— Леон. Отпусти. Он безопасен, — повторил Дон.
— А? — Валькирии сложили крылья, Вагнер затих, а Леон его, наконец, увидел и разжал пальцы.
Ариец выдохнул и со стоном уронил полувывихнутую руку на землю — на что Леон снова напрягся, а Поц рванулся к ним. По счастью, Димон с Витьком его крепко держали.
— Все уже, ты победил, драка окончена. — Дон положил Леону руку на плечо, осторожно погладил. — Слезай с него, Харальд Мохнатый[4]. Киллер.
Леон улыбнулся, теперь уже осмысленно. Скатился с побежденного врага, принял протянутую Маратом рубашку. А Дон поднял его руку, как на ринге, и крикнул:
— Киллер!
Офигелый класс нестройно поддержал. Поц скривился и сказал, как плюнул:
— Неплохая разминка. Пора поиграть всерьез, моя сладкая девочка. — И подмигнул Дону.
— Я помню, что ты любишь, — солнечно улыбнулся Дон. — Поверь, не разочаруешься.
Гонг.
Шум крови в ушах: сердце гонит адреналин. Обзор сужается до одного только Поца. Все прочее пока не имеет значения.
Медвежья, подлая Поцова ухмылка. Шаг вперед.
Две секунды боя — больше нельзя, медведь заломает.
Этих двух секунд Дон не осознавал, тело все сделало само. Как Сенсей учил: видеть цель, не думать о препятствиях, слушаться инстинктов. Победить.
Дон и не думал. Ни о чем. Даже видел и осознавал как-то обрывками.
Вот — Поц, у него вывихнуто плечо, ссадина во всю щеку.
— Твой класс, пидор гребаный, — хриплое согласие.
Вот — он сам, с победной улыбкой оглядывает класс: приветствуйте вашего короля-солнце!
Адреналин из ушей, руки не попадают в рукава рубашки.
И снова Поц, баюкает руку, которую уже вправил ему Ришелье… когда только успел?
Гул крови стихает, тело перестает быть невесомым, а реальность — дискретной.
Поц матерится сквозь зубы. Не успокоился. Злится и мечтает о реванше.
Зря не сломал быдлу руку его же, быдла, безопасности ради.
Не будет спокойного года. Ничего еще не закончилось. Но это — потом, завтра. А сейчас…
— Что встали? — Дон обнимает за плечи Ришелье, мудрый кардинал не будет спрашивать, почему у его короля руки дрожат. — В классе пополнение, жара, мороженое растает! Кто со мной?
Все с королем-солнцем, победителем чудовища, кроме самого Поца, братцев сантехников и Арийца. Даже Витёк, умница, подгреб к Ришелье, глядит в глаза и что-то такое умное спрашивает про приемы. Голливуд, елки. И павлин, то есть теперь — Киллер, отстал, идет к Димону…
Хруст, вопль, тихий ледяной голос Киллера. Что-то о нечестной игре.
Да что с вами делать, благородные сеньоры, мать же вашу! На секунду расслабиться нельзя!
Оторвавшись от надежного плеча Армана дю Плесси, Дон в три шага оказался рядом с Киллером, отпихнул от него Поца — в больное плечо, ясен пень, вежливо он не понимает, и уже приготовился ломать-таки ему руку…
Но Поц, против ожидания, на него не бросился, а уставился куда-то в сторону с неописуемо-растерянным выражением морды. Эта растерянность была такой неуместной и искренней, что Дон тоже обернулся — и встретился взглядом с товарищем Твердохлебовым.
Вот же леший! Не примерещился!
Физрук глядел безо всякого выражения, как медведь, и привычно ковырялся в зубах щепочкой. Увидев, что внимание подопечных на нем, тихо бросил:
— Шпильман, Селиванов. — И сделал скупой жест в сторону школы, а Киллера оделил долгим внимательным взглядом.
Под этим взглядом даже Дону стало неуютно и остро захотелось спрятаться. Но вместо того он прямо посмотрел физруку в глаза, мол, я знаю, что сделал, и если надо — отвечу. Я, а не мои ребята.
