Но особенно отличился Ариец. Таких дифирамбов Лизке, зуб можно давать, никто еще не пел. Причем, что особенно ценно, за глаза и на полном серьезе. Остальные даже ржать над ним не стали, из сочувствия. Попал парень. Влюбился. Еще немножко, и стихи ей писать начнет.
— А ты ей стихи напиши, — словно подслушав его мысли, предложил Киллер и довольно хохотнул. — Вон как Дон Маринке на той неделе.
Дон фыркнул. Тоже мне, стихи. Так, поздравлялка на день рождения. Кстати, отметить толком так и не удалось — в кафешку-то сходили, но кафешкой с поцелуями дело и ограничилось. Ночевать к Дону она не пошла, там же мама, да и ее родители дома ждут. Настаивать и уговаривать Дон тоже не стал — Маринка попусту не капризничает.
А вот Ариец отреагировал странно. Повел плечами, отвел взгляд.
— Эрик, ты чего мнешься?
Ариец тихо пробубнил:
— Мишаня, он это... ну... ему ваша Маринка нравится, все знают. Ну и это, он будет в школе цепляться, значит. И вообще. Присмотреть бы.
Дон опешил. Ну ничего себе? Поц — и Маринка? Да уж, совсем скверно. Конечно, у Дона с Маринкой не то, что великая любовь. Просто сейчас им хорошо вместе, но после школы все закончится. Маринка пойдет в питерскую консерваторию, Дон поедет учиться дальше в Рим или в Милан. У каждого будет своя жизнь, с кем-то другим. И по этому поводу оба не страдают, сейчас все отлично, так чего еще надо-то? Все высокие чувства — в музыку и рисунки, все прочее не имеет особого значения. И, уж если честно, положи сейчас на Маринку глаз кто другой, ну вот хоть Кир — Дон бы, пожалуй, отступил. Друг же! Но чтобы Поц?!
Нет уж. Только через его, Дона, труп. А лучше — через Поцев труп!
— Обойдется без Маринки, — буркнул Дон и тут же улыбнулся: нечего портить посиделки всякой фигней вроде Поца. — И вообще, что это мы снова о Поце? Пиво греется, парилка остывает!
На том серьезные разговоры сменились на культурные посиделки сначала в предбаннике с пивом и анекдотами, затем снова в парилке, с минералкой и березовыми вениками: у Арийца обнаружился истинный талант к парному делу. Кир даже предложил назначить его главным по веникам — с одной стороны, в шутку, а с другой… если Кир де Ришелье так шутит, значит признал Арийца годным к службе на благо Семьи.
К концу последнего заплыва в бассейне и сам Дон расслабился окончательно и поверил, что Ариец и Витек — свои люди, Поц наверняка послушает старшего брата, «Двенадцатая ночь» займет первое место на фестивале, и вообще всеобщее счастье вот-вот наступит.
[1] Дон имеет в виду Немировича-Данченко, одного из основателей МХАТа.
10. Нелирическое отступление номер два
Суки!
Все суки! Вы у меня еще кровью умоетесь, вояки хреновы!
Вы что думаете, раньше у нас война была? Да это я только разминался, а вот теперь воевать начну, раз мира не хотите!
Нет, я зачем через себя переступал, зачем в этот пидорский спектакль просился? Чтоб на меня всякая шестерка тявкала?! Дон этот, мажор, даже сам ответить не соизволил! Перед всем классом опустил. Ну я ему, ну я… Стукач гребаный, нет, чтоб по-мужски разобраться, он Фильке плакаться побежал!
Миша скрипнул зубами.
Что Филька брату настучит — это будьте спокойны. А брательник уж примет меры. Заранее слышится: боец, стройсь! Фанеру к осмотру!
А потом выговор организует. С занесением.
И по ушам ездить станет. Не хуже Фильки! Вы, мол, в одном строю! Друг другу спину прикрывать! Сам бы попробовал — в одном строю! С мажорами!
