Все с «королем-солнцем», победителем чудовища, кроме самого Поца, братцев-сантехников и Арийца. Даже Витек, умница, подгреб к Ришелье, глядит в глаза и что-то такое умное спрашивает про приемы. Голливуд, елки. И павлин, то есть теперь – Киллер, отстал, идет к Димону…
Хруст, вопль, тихий ледяной голос Киллера. Что-то о нечестной игре.
Да что с вами делать, благородные сеньоры, мать же вашу! На секунду расслабиться нельзя!
Оторвавшись от надежного плеча Армана дю Плесси, Дон в три шага оказался рядом с Киллером, отпихнул от него Поца – в больное плечо, ясен пень, вежливо он не понимает, и уже приготовился ломать-таки ему руку…
Но Поц, против ожидания, на него не бросился, а уставился куда-то в сторону с неописуемо-растерянным выражением морды. Эта растерянность была такой неуместной и искренней, что Дон тоже обернулся – и встретился взглядом с товарищем Твердохлебовым.
Вот же леший! Не примерещился!
Физрук глядел безо всякого выражения, как медведь, и привычно ковырялся в зубах щепочкой. Увидев, что внимание подопечных на нем, тихо бросил:
– Шпильман, Селиванов. – И сделал скупой жест в сторону школы, а Киллера окинул долгим внимательным взглядом.
Под этим взглядом даже Дону стало неуютно и остро захотелось спрятаться. Но вместо того он прямо посмотрел физруку в глаза, мол, я знаю, что сделал, и если надо – отвечу. Я, а не мои ребята.
Физрук выплюнул щепку и, развернувшись на пятках, неспешно пошел в сторону школы, уверенный, что его поцаны следуют за ним.
А Дон обнял Киллера за плечи и повел прочь. Позади сквозь зубы матерились Поц и Димон, не понимая своего счастья: все живы, никто не загремел ни в больницу, ни в тюрягу. Подумаешь, вывихнутое плечо, сломанный палец и разборки с Твердохлебовым! Фиалки!
Нелирическое отступление номер раз
Болело плечо.
Но и хрен бы с ним, с плечом, терпеть боль Миша умел. Дома учил брат, в школе – Твердохлебов.
Хуже, что болели глаза. Противная резь заставляла щуриться, часто смаргивать, а может, и не резь? Просто ветер?
Да, наверное, ветер, а вовсе не обида… он же не обижен, что проиграл? И главное, кому?! Каким-то задротам-ашкам! Мафия, фу ты ну ты, курам на смех… И выиграли-то они нечестно, просто он, Миша, отвлекся на Маринку, а Ариец, наверное, тоже отвлекся. А эти ботаны воспользовались!
Сволочи!
А Твердохлебов их поддержал! Не своих бойцов, – не зря ж класс «Б»! – а этих пижонов! Своим устроил выволочку, даже не попытался понять, что нельзя было иначе! Арийцу повезло, его Твердохлебов отпустил, а вот самому Мише и Коляну с Димоном влетело по полной. Дружить они должны с ашками! Вы вдумайтесь только, дружить! С этими… этими…
Тьфу!
От расстройства Миша даже за сигареты схватился.
Вот же… пригодились все-таки. На самом деле он не курил, среди бойцов это не поощрялось, посадишь дыхалку – и что с тебя толку? Но не в затяг – не считается, и потом, у ашек при виде сигарет становились такие морды!
Вот только спички не зажигались, и руки дрожали. Но это потому, что плечо было вывихнуто!
С треском сломалась третья спичка. Пятая.
Миша скрипнул зубами, смял коробок в кулаке, на миг представив, что это пижон Горский.
Коробок хрустнул.
Отбросив его метким щелчком в урну, Миша хотел уже выплюнуть так и не зажженную сигарету, но внезапно осознал, что рядом кто-то есть. И не просто рядом, а на той же лавочке в Таврическом саду, куда сам Миша спрятался… то есть отступил. На заранее подготовленные.
