До сих пор он строил свои теории исходя из влияния на мозг запахов и весьма продвинулся. Во всяком случае, так казалось: причиной «пикетов» являлась вонь, из-за вони он впадал в транс, а благодаря обратимости субатомных процессов возвращался в прежнее состояние (и опять же благодаря вони).
Он сварил кофе, включил компьютер, на «Эхе Москвы» давали новости: в Крыму действительно кончился свет, турки сбили российский бомбардировщик, инфляция в РФ достигла рекордного уровня. Новые неприятности, как обычно, будут списаны на Обаму, и лишь редкие интеллектуалы, начитавшиеся Бердяева с Хаксли, задумаются об истинных причинах их бед. Как ни крути, короче, всё складывалось в пользу Путина: и блокада Крыма, и сбитый бомбардировщик, и инфляция.
Между тем запах кофе заполнил пространство и проник в голову. Тони полез за сигаретами и прислушался к звукам. Из окна доносился шум моря, редкие пешеходы вполголоса беседовали по-португальски – в основном пустое, скучная ерунда, зато операторы связи были явно при деле. И тут он внезапно подумал о книгах, немногочисленных, но весьма близких ему (с книгами приятней жить), что удалось привезти с собой из РФ, – то немногое, что фактически спасало Тони в последние годы от сумасшествия. С сотню книжек беспорядочно ютились в белоснежном шкафу из IKEA, словно вопрошая: «И что?»
Да так… Начиная с марта 2014-го они стали его убежищем (пусть виртуальным, но делать нечего – на психолога ни денег не было, ни желания). Он зачастил в «Библио-Глобус», и хоть магазин этот вызывал у Тони отвращение (откровенно провластный, с портретом Путина и толпами колорадов), немногочисленные полки с переводной литературой создавали иллюзию жизни. Будни казались не такими уж и бессмысленными, бесконечные «враги» отходили на задний план (врагов в России придумывали что ни день – от укрофашистов до лесбиянок), да и в целом он ощущал себя как бы в НАТО или, во всяком случае, не в РФ и ближе к нормальным людям.
Большую часть его «убежища» составляли издания «Иностранки» начала 2000-х (ныне уценённые, что, в общем, на руку) включая революционный по тем временам проект Ильи Кормильцева «За иллюминатором». Сюда же входили книжки AD MARGINEM, издательства Corpus, кое-что из «Азбуки» и – куда деваться – немного из «Эксмо» и «АСТ», специализирующихся на лёгком жанре (лёгком и вместе с тем издевательском, учитывая беспросветную глупость подавляющей части населения РФ).
Мураками, Кундера, Хорнби, Уэльбек, Барнс, Сутер, Бегбедер, Нотомб были для Гомеса не только интереснейшими рассказчиками, но и образовывали, в сущности, его единственный круг общения. Язык перевода, правда, подчас расстраивал (простоватый, местами вульгарный и явно взятый из советской действительности), однако Тони мирился. Мирился, на ходу менял слог, форму мысли и всё равно был доволен: за условные рубль двадцать он получал психолога, машину времени, а то и оргазм, как в случае с Катрин Милле, скажем (Катрин Милле, «Сексуальная жизнь Катрин М.»).
Книжные полки располагали к мысли.
Тони наугад вынул «Горький шоколад» Доминика Ногеза и вдруг ощутил и вкус этого шоколада, и запах, и то, каким он бывает горьким, включая парадигму боли, безвозвратной потери и тому подобного. «Я никогда особо не верил в сверхъестественное, – прочёл он на тринадцатой странице мысли рассказчика о своей подруге, – она даже издали не выглядела ни феей, ни привидением: она казалась, и именно это привлекало меня к её ускользающему облику, слишком
