Я издала боевой клич камикадзе и ринулась штурмовать стену. Вы когда-нибудь пробовали заниматься скалолазанием в вечернем платье и в туфлях на шпильке вместо вожделенных джинсов с кроссовками? Нет? Рекомендую. Получите массу незабываемых ощущений с высоким риском травм конечностей и перспективой свернуть себе шею. Мой прыжок можно было бы спокойно записать как рекорд прыжков в высоту без шеста, жаль только, что свидетелей, кроме поскользнувшейся от такого необычного зрелища лягушки, не было. Жалость какая. Не попасть мне теперь на Олимпийские игры. Пальцы впились в края могилы. Земля предательски дрогнула, осыпаясь вниз, но я успела зацепиться за более-менее устойчивую доску носком туфли, когда рядом опустилась лопата.
– А-а-а-! – взвыла я и рухнула вниз на древние доски. – Мужик, ты охренел?!
– У-у-у, зомби… – Распоясавшийся пастух стоял на краю могилы, как эпическая фигура борца с нечистой силой.
Воодушевленный мужчина, размахивающий лопатой, как средневековый рыцарь мечом, производил поистине неизгладимое впечатление на неокрепшие умы. С той лишь разницей, что рыцари имеют обыкновение спасать похищенных озабоченным драконом принцесс с последующей женитьбой на спасаемой, а местный мужик просто вообразил себя народным избавителем от кладбищенской нежити. Стремление в высшей степени похвальное, только не со мной же в качестве уничтожаемой нежити в главной роли. Разобиженная вконец несправедливостью бытия вообще и неожиданным поворотом сюжета, когда спасение было фактически в кармане, я высказала распалившемуся в предвкушении боя мужику все, что я думаю о нем и его родне до девятого колена. А так как спешить мне было некуда и времени в запасе имелся целый вагон, то монолог был долгим, обстоятельным и пространным. Без ложной скромности замечу – это была моя лучшая речь с предложениями познакомить пастуха с особенностями камасутры и привлечением огромного числа нежити в качестве добровольных участников оргии.
Словом, к концу моей пламенной речи, во время которой я вдохновенно опиралась ногой на остатки рассыпавшегося в труху гроба, покраснела даже лопата и ближайшие надгробия… Или это рассвет окрасил их розовым?
Впечатленный моим красноречием мужик выпустил из рук лопату, та гулко стукнулась о деревянные обломки, следом брякнулась заветная четвертинка, траурным звоном рассыпаясь на множество осколков и орошая своим духовитым содержимым труху и землю. Трагический вой мужика, чьи надежды на продолжение банкета только что безвозвратно впитались в местный глинозем, напоминал вопль смертельно раненного слона.
– Тяжелый случай, – тихо вздохнула я, глядя на монументальную композицию «Что делать? И как теперь с этим жить?». – Однако засиделась я тут. Так всех волколаков уже не только успеют изловить, но и чучела набьют и в музей оприходуют в назидание подрастающим поколениям. Слышь, Ахурамариэль? Вылазь на свет божий!
– Это еще зачем? – подозрительно поинтересовался клинок, не спеша появляться во плоти.
Правильно. Мало ли что. Осторожный мой.
«А сам-то как думаешь? – хитро прищурилась я. – Ступеньки рубить будем».
– Что?! – возопил меч. Возмущение благородного лезвия достигло такого накала, что прямо ставь сковороду и жарь яичницу или бекон, кому что на завтрак нравится. – А тебя не очень смущает, что я уникальный, практически бесценный клинок?
«Вообще-то не очень. На самом деле, на данном этапе меня может волновать только безвыходность ситуации и отсутствие перспектив на освобождение».
