На что рассчитывать, Артём не знал. Если во всем районе вырубилось электричество, а небо затянуто, ни луны, ни звездочки, то, возможно, на проспекте темень – глаз выколи, это здесь пожар подсвечивает. Хотя в душе он все еще надеялся, что, выйдя из-за угла дома, увидит залитые электричеством жилые массивы, где люди, может, даже не проснулись из-за того, что у них тут что-то шарахнуло.
Вышел. Сердце бухнуло и провалилось в желудок. Внутри резко заныло, спина покрылась липким холодным потом, захотелось протереть глаза и проснуться.
Темноты в центре города он не увидел. Впрочем, не увидел и сверкающего электричеством града на холме. На фоне багровых отсветов в небесах ближайшие к нему высотки казались надкусанными пеньками. А дальше только зарево гигантского пожара да изредка взметывающиеся протуберанцы.
В мозгу лихорадочно стали всплывать строки старой инструкции: «При воздушном взрыве эквивалентом в одну мегатонну зона полных разрушений три целых шесть десятых километра. Сильных – семь с половиной. Уже в десяти километрах погибает только пять процентов населения». А мы? Сколько у нас погибло? Впрочем, о чем это я! До центра города от дома как раз восемь километров! Значит, не оно?!
Подходили люди и останавливались в оцепенении. Медленно, но их группка росла. Стояли молча, слова закончились. Потом кто-то пробормотал, обращаясь скорее к Вселенной:
– Да что, черт возьми, творится-то?
– А это, молодые люди, скажите спасибо нынешнему руководству химкомбината, – раздался скрипучий с ехидцей голос.
На говорящего стали оборачиваться. Им оказался какой-то старичок, сухенький, в вязаной кофте, несмотря на теплую ночь, и очках с толстенными линзами. Послышались удивленные возгласы, а старик с видимым удовольствием продолжил:
– Двенадцать тысяч кубов… – названия Артём не расслышал, – это вам не комар чихнул! А я говорил нынешнему директору, что «твоя экономия до добра не доведет!» И кто теперь перестраховщик?
– Что-то ты путаешь, старый, химичка вон там, левее, – пузатый бородач неопределенного возраста, в шортах и сланцах, указал рукой, – она вообще за городом, а полыхает-то центр.
– Ничего удивительного, – старик напоминал вредного учителя, – вчера ваши молодчики пальбу устроили как раз у комбината, наверняка в емкость попали. Пошла утечка, разлив… легко испаряется. Ветром как раз к центру и снесло. Что-нибудь искрануло, да хоть трамвай, – и амба. Насчет стрельбы мне вчера вечером Вадимыч звонил, мы с ним почитай двадцать лет вместе на химическом проработали. Он тоже не раз говорил…
Артём ничего не понял. Что там говорил Вадимыч, дослушивать не стал: «Блин, там же Светка одна! Все равно созерцание пожарища ничего не решает». Развернулся, протолкался через собравшуюся толпу и на выходе был перехвачен Михой.
– Чего там? – с жадным интересом тот вцепился в руку.
– Не знаю, – Артём помотал головой, – просто все горит.
– Из-за чего?
– Повторяю, откуда мне знать?! Дед вон один говорит – химкомбинат рванул.
– Да ладно! Дай сам гляну.
И Мишка ужом ввинтился в толпу. Артём даже поразился, насколько ловче это у него выходило, сам-то он проламывался сквозь людей как ледокол, вызывая недовольство и бурчание. Мишаня при том же росте был более худощав и гибок. Из толпы слышалось его «извините», «простите», «мне только спросить». Да, этот без мыла куда хочешь пролезет.
Пока ждал, в памяти всплыл день, когда они познакомились. Миха заселился год назад, новоселье справлял со своими друзьями, такими же молодыми ребятами от двадцати до двадцати пяти лет, повеселились, конечно, но без перебора, и всей гурьбой отвалили. А уже около часа ночи в квартире ребят раздался звонок. С крайне нелюбезным настроением Артём потащился открывать. За дверью обнаружился их новый сосед, который молча изобразил на своей физиономии такую гамму раскаяния и неловкости, подкрепленную жестами рук, что недовольное сердце потихоньку оттаяло.
