– Вы сами отметили, мудрая Теодора, что последние годы принесли мир и спокойствие стране. Смуты же, войны и преступления как раз и объяснялись тем, что Формоз и его ученики попирали своими нечестивыми ногами это правило и по очереди узурпировали Святой трон.
– Вы, Ваше Святейшество, также воспользовались нарушением этого права, – мягко заметила Теодора, подмечая все нарастающее раздражение Сергия.
– Я, графиня, этого правила никогда не нарушал и, надеюсь, не нарушу и впредь. Да, я был рукоположен епископом города Чере все тем же Формозом, который этим назначением думал лишить меня права претендовать на престол Святого Петра! Однако вы забываете, что все, я подчеркиваю, все решения Формоза были признаны ничтожными самим собором Церкви!
– Который теперь называют Трупным синодом и чьи решения следующим церковным собором были также аннулированы, а значит…..
– Ничего не значит! – вдруг заорал Сергий, потеряв остатки терпения. Опомнившись, он быстро перешел на шепот, в котором раздражение все равно время от времени выказывало свои огненные языки, – знаете что, Теодора, я вам скажу? Вы выбрали крайне опасный и неверный в принципе путь продвижения объекта вашей любви. До меня доходят слухи о ваших отношениях с епископом Иоанном, его паства жалуется, что вы занимаетесь с ним плотской любовью, не выходя из церквей Божьих. Я, заметьте, еще ни разу не дал этим слухам распространиться далее себя, во всем поддерживаю и благословляю вас и его, и верю, что ваши души не покинул Господь, но всему ведь есть предел! Вы представляете, насколько упадет авторитет Церкви, насколько возликуют ее враги, враги Рима, мои враги наконец, если ваш Иоанн, заняв, как вы справедливо отметили, вторую по значимости кафедру Церкви, продолжит жить во грехе с вами? Чего еще худшего может случиться тогда в мире?
– Только, если во грехе начнет жить сам папа Римский! – спокойно и четко произнесла Теодора.
Сергий на мгновение осекся. Этой доли секунды хватило Теодоре, чтобы окончательно убедиться, что Мароция ей не наврала.
– Надеюсь, что этого никогда не случится, – сказал Сергий, чьи нервы в многолетне-кипящем котле интриг успели закалиться до булатной стали.
Теодора молчала, с легкой «фамильной» усмешкой разглядывая его, и не спешила продолжить разговор. Шли секунды, и папе с каждым мгновением под этим взглядом становилось все неуютнее, этим молчанием Теодора нашла лучший способ вывести его из себя.
– Сожалею, графиня, что вынужден был отказать вам в вашей просьбе, но я прошу окончить разговор.
– Вы мне не откажете, Ваше Святейшество. Вы мне не сможете отказать.
– На чем основана такая уверенность?
– Вы не сможете отказать в просьбе тем, чья любовь настолько неистова, что разрушает любые преграды – христианские, общественные, военные, моральные.
Сергий усмехнулся.
– Вы не сможете отказать мне, ибо вы лучше прочих понимаете нас.
– Отчего же?
– Потому, что случилось более худшее, чем наша связь, и не кто другой, как именно вы находитесь теперь в такой же ситуации.
Сергий изобразил крайнюю степень возмущения:
– Знаете, что, Теодора, я всегда имел расположение к вам, но сегодня вы перешли все рамки. Что вы такое о себе вообразили, если обращаетесь к преемнику Святого Петра с оскорблениями, достойными казни их произнесшему?
– Если казни достоин тот, кто произносит напраслину и оскорбляет Церковь, то какое наказание должно ожидать епископа Рима за плотскую связь с пятнадцатилетней девицей, которую он якобы обучает премудростям наук?
