Вперед сделал шаг новоиспеченный начальник полигона:
– Я хотел бы узнать, офицерам разрешается покидать полигон?
– Да, но не более трех человек одновременно и по выходным дням, которые установит штурмбаннфюрер Динер.
– Благодарю, герр штандартенфюрер.
– Еще вопросы?
– Офицеры и инженеры секретного оружия имеют ко мне отношение или они сами по себе?
– Сами по себе. Но могут обращаться и к вам, если им что-то потребуется. В этом случае вы обязаны выполнить их просьбу либо доложить о ней Динеру.
– Ясно, герр штандартенфюрер.
– Все! Не будем терять время. Динер, в машину. А вам, Шрайдер, – эсэсовский полковник обернулся к начальнику полигона, – начать движение через десять минут.
– Слушаюсь, герр штандартенфюрер.
Гартнер, Динер и Баум сели в «БМВ», и автомобиль пошел дорогой на Хенсдорф.
Проводив начальство, Шрайдер отдал команду командиру роты:
– Ридель, взвода к машине и – по местам. Взводные – старшие, ты едешь со мной на «Опеле».
Только сейчас командир охранной роты увидел легковую машину. Гаркнул оберштурмфюрер Маркус Ридель, его команду продублировали командиры взводов. Личный состав занял места в тентованных кузовах, начальник полигона и ротный устроились в «Опеле», которым управлял роттенфюрер.
Сидевший на переднем сиденье Шрайдер развернул карту и спросил водителя:
– Имя?
– Керт, герр гауптштурмфюрер.
– Ты знаешь дорогу до Хенсдорфа?
– Так она здесь одна.
– А как выехать на полигон?
– Нет.
– Понятно. Едем до города, там определимся по карте. Вперед!
Колонна двинулась.
Никто не заметил, как от забора, увитого плющом, отделилась тень: немец лет шестидесяти, из местных, вернулся к себе во двор.
– Интересно, – проговорил он, – надо связаться с Бергером, передать, что тут было. Но теперь уж завтра.
Пожилой мужчина, местный рыбак и член подполья Леон Матис, прошел в свой аккуратный домик рядом с прибрежной зоной. Неподалеку был причал, где стоял его собственный катер. Впрочем, катер – это громко сказано, так, большая лодка с мотором и надстройкой. В прибрежных водах на ней ходить еще можно, а вот дальше – уже рискованно: суденышко не выдержит и четырех баллов, когда волна достигает высоты двух метров.
Дома Матис принялся готовить себе ужин. Лишившись ноги на Восточном фронте, он никак не мог привыкнуть к выделенному ему чиновниками протезу. Обрубок ноги все время болел.
После ужина он прошел в спальню и горестно вздохнул. Это была их с супругой Ингой спальня. Она умерла, когда его отправляли на фронт. Детей им Господь не дал. Так и жили до войны вдвоем. Хотели усыновить парнишку, но не получилось – не те условия. Но жили счастливо, потому что с юности любили друг друга и пронесли свою любовь до самой кончины Инги. Скоро, судя по всему, и черед Матиса. Ему сватали одиноких женщин, чьи мужья погибли на фронте, но никто не был нужен Леону.
К делу его привлек друг детства, а сейчас руководитель подпольной организации, Пауль Бергер. Матис стал подпольщиком. Он посвятил себя борьбе с ненавистным фашистским режимом, погубившим миллионы человек. В одной только деревушке в 1940 году эсэсовцы расстреляли двадцать семей евреев. Этому не могло быть прощения.
Матис опустился на диван, отстегнул наконец надоевший протез, прилег и задремал.
Узники слышали, как щелкнул замок, как упали засовы и приоткрылись створки ворот.
Пехнер взглянул на Влаха:
– Барак открыли, Эрик.
Тот вскочил с нар и подбежал к воротам. Остальные заключенные сидели как огорошенные.
