– Всемилостивейший Володимер! – слегка запинаясь от смущения, начал Шиш речитативом озвучивать заранее заготовленный текст; красавицы и очкарики уставились на него с интересом.– Понеже труды твои во славу словесности нашего Отечества вскоре будут известны всему свету вкупе с неусыпными радениями ради процветания оного, желаю в день появления на Божий свет обрести на сим благороднейшем поприще высшую степень благополучия и славы при непременнейшем возблагодарении тебя учеными степенями и читательской любовию, токмо без ущерба для здравия твоего, за которое почту за честь поднять добрую чарку вина игристаго. И пребываю в ожидании милостивого ко мне невозбранения за вольность обращения, почитающий тебя ныне и присно, твой покорнейший слуга, Александр.
Смех, возгласы одобрения, все потянулись с бокалами чокаться с ним.
– Мой ученик, – поощрил Голубев. —Юн, но талантлив не по годам. Если будете хорошо себя вести, он вам даже споет под гитару. А поёт он почти как Муслим Магомаев, во всяком случае голос похож…
– Просим, просим, – тут же захлопали своими ухоженными ладошками филологини. Очкарики снисходительно кивнули. Но один из них все же добавил ложку дегтя: «Радениями ради – та еще тавтология».
Но Шуру, осмелевшего после принятого на ура тоста плюс бокала шампанского до дна, понесло. Начал он круто – с «Заздравной» из оперы Верди «Травиата» – по куплету на итальянском и русском языках, правда, слегка переврав слова – затем, все больше воодушевляясь аплодисментами, добрался до Галича, Высоцкого, Окуджавы… А уж «Королева красоты» Магомаева и вовсе вознесли его на недосягаемую высоту, любительскую, разумеется. Очкарики в минуты, когда певец настраивался на очередную песню, пытались переключить внимание на себя, которым привычно наслаждались на курсе, но сегодня был не их день.
Дав Шуре насладиться триумфом, Голубев все же вернул празднование дня рождения в привычное русло. А триумфатора, вышедшего на лоджию отдышаться, атаковала курившая там Настя Вербицкая. Она первая на курсе побывала замужем, первой и развелась. На яркую брюнетку с цыганистой внешностью чаще чем на других поглядывал за столом и Шиш.
– Хорошо поёшь, я кайфовала слушая. Молодец! Достоин награды, – Настя неожиданно приобняла его и ошеломила влажным вторжением губ и языка. И удивленно отстранилась от Шуры – тот совсем не умел целоваться. – Как приятно и неожиданно быть первой, – усмехнулась она и, томительно покачивая бёдрами, вернулась к столу.
Ошеломленный Шура, лишенный поцелуйной невинности, представлял в мечтах это не столь прозаично и тем более не с винно-никотиновым послевкусием. Но легкий налёт разочарования быстро испарился. Когда начались танцы, он пригласил Настю в надежде на продолжение, о котором думал с замиранием сердца. Она лишь потрепала его по щеке. – Ты не в моем вкусе. Извини, – и отправилась курить с одним из очкариков.
В тот вечер Шура рискнул даже проводить одну из филологинь. Разорился на такси и отвез ее на другой конец города, за что был в подъезде хотя и ожидаемо, но торопливо поцелован. …А через пару-тройку лет уже сам Голубев завидовал многочисленным победам Шиша. Так что в тот день у киоска болтался не закомплексованный недоросль, а вполне аморальный тип, всерьез раздумывающий как взять приступом очередную жертву и даже не предполагавший, какой капкан ему уготовила судьба.
