Бет в ответ лишь кивнула, на ходу затягивая завязки юбок и заправляя шейную косынку, и шагнула к дверям. Коридор на этаже прислуги был погружен в кромешную тьму.
- Надо было вчера хоть огарок попросить.
- Твои молодые симпатичные джентльмены и без того месячный запас свечей пожгли! – хмыкнула Бет.
Перебирая ладонями по стене, обе Элизабет заспешили к лестнице для прислуги. Я выждал немного и двинулся следом, тихо, как и они в своих войлочных туфлях, не производящих досадного для господ шума. Оставалось лишь молиться, чтоб ни одна не вздумала оглянуться – стоит девицам узнать, что я подглядывал за ними в спальне, и меня не спасет даже Господня милость! О, я знал, что поступаю нехорошо и мне придется еще поплатиться за свое недостойное поведение, но… просто не смог удержаться, ведь другого случая у меня не будет! Да и не видел я ничего толком, что было с одной стороны даже утешительно, а с другой – весьма досадно!
Впрочем, пока расплата откладывалась: темнота играла мне на руку – обе горничные были озабочены лишь тем, чтоб не сорваться со ступенек.
- Встали наконец-то, ленивые besovki! – вспыхнул желто-оранжевый лепесток огня, лязгнули домовые ключи и из мрака выступила темная фигура… в приличном для экономки коричневом платье. Девушки присели в реверансах.
Почему мистрис Palashka называла Бесси и Бет – besovki, не понимал никто из домашних. У русского секретаря милорда удалось выяснить, что это слово означает что-то вроде «дьяволицы», но что дьявольского мистрис Palashka нашла в низенькой и конопатой Бесси, или в высокой и худой как жердь Бет, так и осталось тайной.
- Я камердинерам велела воду для умывания барину с барчуком самим взять, а барышней камеристка займется.
Бесси и Бет переглянулись и уже живее присели снова:
- Спасибо, мистрис!
- Нечего тут than’k-ать! Чтоб гостиную в порядок привели, а то газетиры – ровно Mamaeva Orda! Ковры, и те отчищать надобно! По-хорошему их бы в снег закопать…
- Газетиров, мистрис? – удивилась наивная Бет.
- Ковры, глупая девчонка! Хотя и газетиров… В вашем Лондоне снега, чтоб для чистки ковра сгодился, и зимой не бывает, а уж нынче… Ну что встали? Заварку спитую в буфетной заберите, раз снега нет, и бегом работать!
Еще один реверанс и горничные умчались и впрямь бегом, рискуя споткнуться. Мистрис Palashka принялась чиркать пером в домовой книге, судя по печальным вздохам, подсчитывая расходы, понесенные из-за вчерашнего нашествия газетной братии. Пользуясь случаем, я тихонько проскользнул мимо нее и поспешил за горничными.
- Mamaeva Orda – это кто? – на бегу спросила Бет.
- Это такие русские варвары, которые ужасно обращаются с коврами! – с апломбом ответствовала Бесси, уже второй год служившая в доме русского посла, графа Воронцова, на Мэнсфилд-стрит[1]. – И с диванами тоже! – убитым голосом закончила она, зацепившись за отогнутый край ковра и едва не полетев кувырком прямиком на диван.
Углы гостиной тонули в сумраке, но центр ее освещали отблески пламени в уже растопленном камине.
- Пелагия Игнатьевна первым делом велела тут протопить – в тепле, как барыни работать будете. - поворачиваясь от камина, заметила еще одна девушка. В ее английской речи слышался изрядный акцент. Она стряхнула в мешок выметенную из камина вчерашнюю золу и подошла к замершим у дивана горничным. И тоже замерла.
- Что ж они, во всех лондонских лужах вывалялись, прежде чем к милорду на диван усесться! – наконец выпалила Бесси, яростно потрясая стиснутым кулачком. – Свиньи газетные они, а не джентльмены!
