Канал показывает молодые годы Великой Октябрьской Революции в Моей Республике.
ПЕРЕСЕЧЕНИЕ
– Двое. Двое связаны общей любовью, Сохраняя её до седин. Двое.
Но становится счастье бедою, если болен любовью один.
(Песня из репертуара Валерия Леонтьева.)
Честно говоря, они просто не подходили друг другу. Но романтическим языком, (как пишут на публичных страницах социальных сетей сейчас – самостоятельно сбывающееся пророчество) она жила в ожидании потери. Случиться может всякое: уедет по делам в недостижимую даль; умрёт о сифилиса или СПИДа; и жениться может, наконец. А ведь как пошла бы ему старая мамина соломенная шляпа. И, если совсем уж мечтать, ковбойское сомбреро! Они бы вместе снимали кино, пели эстрадные песни и ездили в туры по стране.
Наутро в комнате с музыкально одарённой дверью тюремного корпуса раздался скрежет и лязг. Колинз соскочил с топчана и присел рядом с Николаичем, совком выгребающим уголь и золу из печки.
– Страму-то, ваше беспородие, штаны бы одел.
– Это ромашки без стыда выставляют пестики наружу. А чё это ты делаешь?
– Не видишь? Уголёк выгребаю. Чтобы не угореть с тобой на пару. На свою-то чёрную головню погляди-к. – Николаич вынул из кармана кусок разбитого зеркала по краям обклеенного бумагой. Колинзу стало смешно.
– Чего ты теряешься, Николаич? Покрасишь волосы. Считай, даровое омоложение.
– «Ящерице не нужна расчёска». – Колинз прищурился на стражника, цитировавшего мало читаемую книгу «История с узелками» Льюиса Кэрола. – облысел совсем, нечего молодить.
ПАРАЛЛЕЛЬ
Привет, с вами Александр Шаталов, вы смотрите передачу о книгах «Графоман».
– Извини. – Узник признал за собой бестактность. – Не замечал. В ответ он услышал более жёсткие звуки из печи. – А можно мне, уголька оставить, ваше скрыто обстоятельство?
– Голых баб малевать, страмник мелкохулиганистый?
– Нет. – От негодования у парня свело скулу. – Оставь и всё. Или не оставь. – Дневальный, без слов отсыпал в угол три совка угля и вышел за веником.
Пока он ходил, тот натянул джинсы, ботинки и рубашку. Сел на постель и вперил немигающий взгляд в цементированную стену. Через пять минут он выбрал из кучи самый крупный кусочек угля и начал с нескольких чёрточек. Законченный шедевр представлял собой грустную мордочку в духе Диснея.
Довольный результатом начинающий художник раскрошил остатки угля в пальцах и сдул одним духом. Полагалось теперь сесть в позу лотоса, вперить взор в образ, пока не почувствуешь раздвоение в глазах. Потому что хорошо начертанный знак суть ключ в потусторонние миры, но научно это не доказано. Поэтому спародировав статую Будды несколько минут, он лёг на топчан, закинув локти вверх, и прикрыл веки. Отдых прервался открывшейся дверью, из коридора донеслось гулкое эхо диалога.
– А как же. Я тебе покажу. Да, да-да, иди хозяину жалуйся. – В ответ диссонансом звучало мяуканье.
– Веник кот обгадил, извини, ваше беспородие. – Вошёл стражник, пускаясь в разъяснения. Держа в руках цинковое кривое ведро. – Кот, говорю, начальника тюрьмы животное. Сущий питонец он, а не питомец. Людей за шею хватает как крыс. А веник вот уже третий сменил.
– Мерзость. – Оценил творец мордочки ситуацию. Оценка вывалилась из его рта как пересоленая прогорклая каша.
– А ругаться, между всем остальным, строго воспрещается! – Выдал Николаич строгое предписание с законным возмущением. Уклоняясь от принятия оскорбления тем, что применил совок как веник, загребая им золу в опрокинутое набок ведро. Успокоившись немного, он обратил внимание на стену подведомственной территории.
