W: genesis - страница 20

Доктор опять слабо улыбнулся, не отвел взгляда, никакого страха или чувства вины не выказал.

–Когда-то я был на их стороне, если уж на то пошло, да. И не смотрите на меня так, уважаемый. Противостояние кончилось, уж во всяком случае наше с вами точно. – с грустью произнес Паэльс. Улыбка отобразилась на его лице. Какая-то малоприятная, мягко говоря, она тебе не нравилась, хотя точно не мог сказать почему.

– Мы с вами сражались?

Твой доктор издал короткий, но довольно приятный смешок. Видимо, он человек смешливый.

– Боюсь, случись это, я бы с вами сейчас не беседовал. Вы некогда представляли из себя одно из воплощений силы республиканской армии, дорогой мой. Жалкий доктор медицинских наук… Хм, вернее, джиханских наук, ведь они Республикой не признавались, что на мой взгляд, являлось наибольшим преступлением с вашей стороны… Гкхм… Ну да ладно. Итак, жалкий доктор – птица не вашего полета. Вы бились со всякими нашими… джиханскими… могучими бойцами, имена которых гремели на весь мир, круша, да изничтожая все на своем пути. А такие как я старались свести на нет жертвы и разрушения, которые оставались после ваших игрищ, – ответил Паэльс, под конец став полностью серьезным. Его лицо остекленело и похолодело, он уткнулся глазами куда-то в пол. После чего добавил: «Да. Игрищ. Жестоких и совершенно бесплодных… Совершенно бесплодных». Доктор помрачнел и тяжелым голосом продолжил. – Человек – это то, что он знает и то, что он делает. Каждый выполняет свою работу в этой жизни. Я понимаю. Вы исполняли свою, но… Проклятие войнам отныне и вовеки, – таково мое мнение. Ваши и, чего греха таить, наши эти… бойцы могучие, – вы изничтожали все, до чего могли дотянуться. С бешенством и упоением этим бешенством, более бешеные, чем бешеные собаки.

– Тогда зачем же вы меня лечили? – неприязнь к доктору почему-то прошла так же быстро, как и появилась.

– Повторю: такие как я стараются свести кровь и смерти к минимуму. Мне все равно кто передо мной, я попытаюсь его спасти. Больные дети с территорий подконтрольных Республике или больные дети с джиханских земель, – думаете я делал различие? – улыбка на лице Паэльса приобрела оттенок печали, но благородной что ли. – Кроме того, под конец стало непонятно где свои, а где чужие. Все дрались против всех, в последнем бою, как я слышал, схлестнулись какие-то совершенно чудовищно огромные массы людей… И не совсем людей, даже вовсе нелюдей. Все убивали всех, убивали всякого, до кого могли дотянуться, ближний убивал ближнего… Кстати, ранения свои, по разным сообщениям, вы получили, защищая именно джиханских детей.

– От кого? – спросил ты, сжимая и разжимая кулак.

– От рейхана.

– Судя по названию, подвид джиханов?

– В некотором смысле, – согласился доктор. – Рейхан, иначе «над законом» – предводитель джиханского движения. Самый сильный, самый ловкий, самый хитрый, самый во всех отношениях… Короче говоря, тот, кто в естественном полузверином отборе той буйной эпохи показал себя наиболее успешным в устранении конкурентов. Правда, именно тот, с которым вы сражались, показал себя таковым намного, намно-о-ого раньше.

Ты садишься на кровать, аккуратно свесив ноги, машинально потирая больное колено, почесывая щеки и подбородок. За те дни, пока ты сам за собой ухаживал, они порядочно заросли темной щетиной. Смотришь в окно: впервые за период твоего пребывания появились серо-серые облака на фиолетово-голубом небе. Похоже, скоро будет дождь. Надо бы выйти на улицу, подумалось тебе. Здесь сидеть решительно противно. Почему-то от услышанного внутри появилась не то сосущая пустота, не то усталость. Не хотелось больше говорить о прошлом. И все же…