Также мы прошли ускоренный учебный курс по финансовому делу, чем отличается чистая зарплата от зарплаты до налогового вычета. Когда я подписал контракт с «Гронингеном», я подумал, что раз я выбрался из Уругвая в Европу, то мои проблемы с деньгами решены раз и навсегда. Но, конечно, это было не так. Мне было 19, и я не представлял себе, что происходит.
Были вещи, о которых мне не говорили люди, которые вели переговоры по контракту. Никто не говорил мне, что вот эта сумма – чистая зарплата, а вот эта – до налогового вычета. Я думал, что зарплата до вычета – это то, что пойдет мне в карман, и они позволяли мне так думать. Как же я ошибался. Меня обвели вокруг пальца. Казалось, меня просто обобрали.
И конечно, родственники тоже думают, что раз ты перебрался в Европу, то ты уже почти миллионер. Когда я переехал в Гронинген, они думали, что я буду богатейшим человеком в Уругвае. Я никогда не рассказывал им, сколько зарабатываю, и они всегда уважали мое решение, но люди, которые окружают семьи футболистов, гораздо хуже. Ваши родные знают, откуда вы и через что вам пришлось пройти, знают о том, чем вам пришлось пожертвовать, но людям, которые пытаются извлечь из тебя какую-то выгоду, все равно.
Человеком, который объяснил мне разницу между доходами и прибылью и рассказал мне о многом другом, был Бруно Сильва. Бруно был нашим спасением в те первые месяцы в Гронингене. Я помнил его как игрока сборной Уругвая и в клубе «Данубио» – одним из тех, которые были третьими в Уругвае, сразу после «Насьоналя» и «Пеньяроля». Мы встречались, чтобы вместе посмотреть матчи чемпионата Уругвая, или собирались семьями на барбекю. Нам не удалось найти уругвайский стейк, поэтому мы брали бразильское мясо у бразильца, который долгие годы играл в «Гронингене», – Уго Альвес Веламе. Тогда он работал тренером в академии клуба и был одним из тех, кто поддерживал нас с Софи. Он стал нашим переводчиком во всех наших делах с клубом.
Бруно рассказал мне все, что знал о «Гронингене». Это был средний клуб, пытающийся закрепиться в еврокубках, пробившись в них впервые за последние 14 лет. У них был впечатляющий новый стадион на 22 000 мест, а стабильная финансовая состоятельность позволяла им всегда вовремя выплачивать мне зарплату. К счастью для нас, Уго и Бруно были рядом; они существенно упростили нам жизнь. Мы втроем дружили семьями и часто проводили время вместе. Они помогали мне на поле, а их семьи помогали и мне, и Софи в бытовых делах. Они просто замечательно к нам относились, особенно учитывая то, что мы были еще совсем детьми, понятия не имевшими, как жить. Они, конечно, не могли знать, чего я в итоге добьюсь, – их поддержка была совершенно бескорыстной.
Когда мы приехали, Бруно не играл, поскольку был травмирован. Софи спросила его, играет ли он за первую команду, и когда он ответил, что да, мы были поражены – игрок основной команды «Гронингена»? Вау. Приключение начиналось.
Как и любой уважающий себя уругваец, Бруно любил матэ. Я тоже изредка пил его, когда мне было 18 или 19, с моим папой или партнерами по команде. Но когда я уехал из Уругвая, я только стал еще большим уругвайцем, чем был до этого. Трудно объяснить, что такое, по сути, матэ. Я всегда говорил «ливерпульцам», что это что-то вроде горького зеленого чая, который мы заливаем кипятком и пьем через металлическую соломинку. Где бы вы ни увидели компанию уругвайцев, среди них наверняка найдется один, у которого будет с собой фляга, из которой он нальет кипяток в небольшую кружку, а выпив, передаст товарищу. Мы с Бруно пили очень много матэ. Тогда я не знал, как правильно заполнить листями калебас, я даже не знал, как вскипятить воду. Бруно многому меня научил.
