– Вот-вот! Куда это тебя черти намаёрили? Да у твоей у Маньки кажный день по Ваньке. Уж каким был для неё Сергей Никитич и тот не угодил. Всё князя ишшете…
– О-ой! Сергей Никитич! Нашла прынца! – захрипела смехом Григорьевна. – Да мы от него еле избавились. До сих пор в избе книгами его воняет. А чё до маёра… Маёр – человек самостоятельный. Мария вся прям исхвалилась.
– Хвалиться не с крыши свалиться, шею не свернёшь… А как того маёра да на фронт погонят?
– Так Мария чё, не знала, с кем связаться? Бронь у него. Он и расписаться её звал, да ваш хвалёный Сергей Никитич до сих пор в паспорте у неё стоит.
– Выходит, Манька твоя маёру-то – пришей кобыле хвост? А ить чужой мужик, что чужая собака – не удерёт, так укусит. И долго она будет разным богам молиться?
– Чё ей молиться? Она сама – бог! Её красота любому не то маёру – генералу в честь будет! А то вспомнила мне… Сергея Никитича. Хромоту полуногую!
– Да вы вместе с Манькой ополоска той ноги не стоите! – подняла голос Калиниха. – Маньку твою все хватают, да никто не дёржит…
– Зинку твою дёржут! – захотелось Фетисе зацепить соседку за живое. – На неё голодный комар и тот не сядет. Заматерела – кайлом не разгвоздишь…
– Ничё! Сухое не зачервивет. А вот Маньку твою знай поливают, кому не лень… Просушить бы не мешало…
– Пошла ты!.. – матюгнулась Лопаренчиха. – Без сопливых склизко…
– Смотри не расшибись! Кому я тогда с Омска весточку передам?
– От Марии, – встревожилась Фетиса.
Калиниха уловила соседкин непокой, спросила не без издёвки:
– Чё всполошилась? Али твоя красавица доброй вестью не славится?
На что Лопаренчиха приказала:
– Неси письмо!
– Щас! Сама не барыня – прибежишь, – ответила соседка и ушла в дом.
В избе Калинихи на русской печи посапывали двойнята. Забавляясь, дыханием ребят занавеску пошевеливала тишина. Было тепло и чисто.
Крепенькая хозяйка приняла с посудной полки письмо, подала следом за нею вошедшей в дом Фетисе, сказала:
– Без обратного адресу. От Маньки ли?
– Разберусь, – ответила Григорьевна, сунула письмо в карман стёганки, повернулась уйти, но Калиниха остановила её:
– Ты одна такого вопросу-то не решай.
– Какого такого?
– Дом продавать! Какого…
– Эва, – усмехнулась Фетиса. – Скулит, об чём Бог не велит.
– Как это – не велит? Сколь годов, худо-бедно, бок о бок прожито. Да ты подумай только: ить в чужбу, как в службу – всяк тебе командир.
– Все мы нонча по чужим дворам живём. Война сюда идёт, аль не слыхано тобою? Наши только портянки успевают подхватывать…
– Рехнулась баба! – перекрестилась Калиниха.
– Если бы! Дуракам-то куда проще: где поел, там и в рай поспел. А тут уж и не знаю кем надо быть, чтобы не понять – крошит нас немец, что капусту! Ты дома сидишь, одно радио и знаешь. А я чего только не наслышана… Гляди, на заре загалдят во дворе…
– Типун тебе на язык!
– Да хоть десять… Типунами Россию не загородишь…
– Опомнись, Григорьевна! Чё ты молотишь! Кровь наших сынов разве зря льётся?
– Танки кровью не захлебнутся. Уж сколь успели пролить, а немцу хоть бы хны. Он уже галифе своё гладит – седьмое в Москве справлять.
– Да на Москву нашу какие только псы не рвались – все на перегной пошли! И этих приструнят!
– Приструнил Федя медведя… Кабы не распутица, они б теперь по Красной площади с барышнями бы гуляли…
Фетиса закрутила задом, изображая гулящих девиц.
– Чего ж они дотянули до распутицы? В Москве бы и гладили свои штаны… Ктой-та им, наверное, всё-таки помешал?
