– Кто это – мы? – спрашиваю.
– Ну, я, Дирибай, Смирюгин.
Я так и знал.
Посмотрел я по сторонам, посмотрел – все уже в дом зашли, наша прогулка кончилась.
Быдко и остальные – детдомовцы. Они в наш детский сад до сих пор ходят, хотя им уже по десять лет. В школу их почему-то не берут, говорят, классы и так переполнены.
Я говорю:
– Понимаешь, Быдко, нас Зинаида Георгиевна сама назначила. Так что, извини.
А он:
– Ты скажи, что животом заболел, – и ухмыляется.
А он меня на три головы выше, прошу заметить.
Я подумал, подумал и говорю:
– Я про болезни врать не люблю, Быдко. Это плохая примета. Соврёшь – а потом по правде живот схватит.
– Схватит, схватит, – хихикает Смирюгин. Он тоже тут нарисовался – под глазом фингал. – Я те ща ка дам, и сразу схватит! – и опять хихикает.
– Ну, я пошёл, – говорю. – У меня дежурство не за горами.
Повернулся я к ним спиной – и иду. Там Эдька меня уже, наверное, заждался. Эдька же не знает, что я тут с этими один. Если бы знал, то…
Они меня схватили за шиворот, и я упал в грязь. Не думал, что они сзади нападут, все втроём. Схватили, значит, и тащат. Думаю, сейчас затащат меня в кусты и побьют. А до субботы – всего два дня осталось, синяки до субботы не пройдут.
Нельзя, чтобы меня побили, никак. А то мама плакать будет, и от Гальги влетит по первое число.
Я задумался, что делать – а кусты уже близко. Уже у забора маячат.
И тогда я заорал.
Я так никогда ещё не орал, ни разу в жизни. Даже когда мне лоб в хирургической зашивали.
– Помогите, – ору, – люди добрые! Спасите!
– Замолчи, – говорит Быдко, – а то ща ка…
– На помощь! Пожар! Горим!
Это меня Гальга научила. На пожар, говорит, быстрей всего люди сбегаются.
– Заткнись, кому сказал, – шипит Быдко.
А я ещё громче:
– Огонь! Пожар! Граждане, давай сюда!
Тут, конечно, все во двор высыпали. Зинаида Георгиевна впереди бежит, с вёдрами, только они у неё пустые.
Ну, детдомовцы глянули на это дело – и дёру дали.
Я встал, штаны отряхнул и жду, когда народ подбежит.
– Где пожар? Что горит? – Зинаида Георгиевна у меня спрашивает. – Покровский, отвечай немедленно!
Хотел я ей сказать, что это Быдко орал – но потом передумал. Быдко за такие дела из нашего детского сада сразу выгонят.
– Зинаида Георгиевна, – говорю, – это была ложная тревога.
– Как это – ложная? – она даже за сердце схватилась.
– Мне показалось. Думал, пожар, а это собаки кошку загнали на дерево. Видите?
– Какие ещё собаки? Что ты мне зубы заговариваешь?
– Извините, Зинаида Георгиевна, я сегодня дежурный. Мне на дежурство пора, – и пошёл себе спокойно на дежурство.
Эдька там уже картошку мыл.
Штанина на булавке
В пятницу мы опять сбежали с Эдькой в госпиталь. У нас в апреле открыли тыловой госпиталь на улице Сизова. Раньше там был клуб железнодорожников, а теперь туда привозят раненых солдат с фронта – на долечивание. Есть-то охота всё время, а они нас кормят. Хлеб дают, кусковой сахар, картошку. Иногда выносят молоко.
Мы у них недавно выступали с концертом, показывали самодеятельность. Детдомовских заставили танец разучить, а мы пели песню «Нас в бой ведёт товарищ Сталин».
Мой личный друг – дядя Сергей Иващенко. Он пехотинец, вернее уже бывший. Пять вражеских танков подорвал собственными руками, у него есть медали. Я видел один раз, когда их для газеты приехали фотографировать. Одна даже «За отвагу». Он раньше жил в деревне, в Белоруссии. У него немцы убили всю семью и дом сожгли. У дяди Сергея Иващенко раньше была семья – жена и сын, как я.
