…Я потом еще раз сделал попытку заговорить с осужденным в одном из коридоров – но в тот момент, когда он намекнул на какие-то перемены у них в житухе, появился и включился в беседу очень внимательный майор, и мы еще минут пятнадцать все вместе поговорили о ничего не значащих предметах.
4.
К концу нашей поездки я окончательно убедился, что наша вольная журналистская бригада довольно быстро откатилась от осужденного контингента и 80—90% всех интервью берет у администрации и тех, кто надежно опекает нас. Конечно, это вовсе не означает, что нас очень ограничивали – попросила же наша единственная женщина-радиожурналистка поговорить с несколькими осужденными с глазу на глаз – и ей позволили удовлетворить любопытство. Я даже обнаглел и попросил показать нам штрафной изолятор – тот знаменитый ШИЗО, о котором столько теперь пишут в газетах.
Сопровождавшие нашу группу лица из администрации, правда, от такой просьбы чуть не поперхнулись, но, подумав, пустили нас и в ШИЗО.
Камера, в которую мы ввалились шумной толпой, была, конечно, не санаторием: несвежий воздух, угол для естественных надобностей, днем откидные нары накрепко пристегнуты к стене. Шесть ее нынешних обитателей в униформе с надписью «ШИЗО» встретили гостей строем у стены.
– За что сюда попали? – спрашиваю у крайнего.
– Отказ от хозработ.
– А вы? Вы?
– За драку…
– Я – за деньги.
– Я тоже за отказ от хозработ…
– А что, такие уж они тяжелые, эти хозработы, раз уже второй из вас от них отказывается?
– Да не в этом дело. Они просто хотели заставить, чтобы я унижался, мёл…
Парень замолкает, видно, больше не собираясь говорить лишнего, когда тут собралось полкамеры народу, да и остальные не склонны откровенничать: кто-то даже делает вид, что не понимает, за что попал в ШИЗО. Тут, конечно, ничего не разберешь лихим кавалерийским наскоком – у осужденных в зоне свои особые взаимоотношения, в которые постороннего не запустят – и поэтому, уже видно, дальше этого разговор не пойдет. Конечно, в этой колонии проще: отбывают срок только осужденные по первому разу, нет силы рецидивистов, «воров в законе», но все же у жизни за колючей проволокой очень много специфичного, скрытого от постороннего глаза – и в нее не войдешь так быстро, как вошли мы через зарешеченные двери в зону…
Вот почему все журналистские силы обрушиваются на подполковника В. В. Лузана – Владимир Владимирович на этой работе 32 года, ему есть что рассказать. Тем более что от прямых вопросов он не уходит.
– Правда, что обстановка в колониях сегодня сродни «дедовщине» в армейской среде?
– Явления, подобного «дедовщине», в нашем учреждении нет. И поверьте, что если среди осужденных кто и в «авторитете», то уж не за длительность срока отбывания здесь, а совсем за другие качества.
– А в азартные игры они играют?
– Мы не даем. В нашей колонии не водится азартных игр, нет пьянства, наркомании, токсикомании, педерастии…
– А вы уверены, что все это не делается в тайне от администрации?
Вопросы, вопросы…
Возле автобуса идут последние приготовления к отъезду, договаривают недоговоренное, два майора дружно возмущены нашумевшей огоньковской статьей:
– Если в какой колонии позволили «беспредел», то в этом целиком вина администрации. Разве можно было допускать, чтобы «паханы» по углам группировались!
Я слушаю и прощаюсь. Можно подумать, что у них самих в ИТК тишь и гладь…
5.
Уже на обратном пути в Уфу, когда автобус мчал по темной дороге мимо голых полей со стогами сена, глупый мотивчик, услышанный чуть не в детстве, вертелся в голове:
