– Я страшная, не смотри на меня.
– Не смотрю. Я тебе попить принес, что будешь?
– Воду. Не могу ничего.
– Мариша, по правилам, надо немного водки выпить.
– Это опохмел. Я никогда не похмеляюсь.
– А зря. Организму легче будет. Послушай бывалого.
– Олежа, не могу, правда.
– Надо через силу. Ну, давай!
– Давай кефира, что ли…
Марина сделала несколько глотков.
– Маша спит еще?
– Да, спит. Я Милке позвонил, сказал, что ты не выйдешь сегодня.
– А что ты сказал, почему не выйду?
– Правду сказал, что набухАлась вчера.
– Бли-ин, зачем? Стыдоба…
– Нормуль, она не удивилась, баба ушлая, спросила, не вмести ли пили, раз я звоню.
– И что ты сказал?
– Правду сказал. Что вместе.
– А она?
– Сказала: ну вы даете.
– А ты?
– Поржали малость, то-се. Да нормально все, что ты как маленькая?
– Бли-ин… Раз Милка знает, значит, и Славик, и Ирочка твоя.
– Да тебе-то что? Знают, и ладно. Слушай, я за своими шмотками сгоняю, полежишь одна? Я быстро!
– Ладно, давай. Только недолго, а то Машка проснется, а я даже накормить ее не смогу.
– Хорошо! Я пошел. Я мигом!
Кефир пошел следом за вчерашними закусками. Маринку полоскало беспрерывно. После каждого приступа она через силу пила простую воду и думала о том, что ее новая жизнь началась с тяжелого похмелья. «Надо курить бросать, как кошки во рту ночевали…» При воспоминаниях о сигарете Марину снова начало рвать. Дочка проснулась часам к одиннадцати, когда Марина уже могла более-менее дойти до кухни.
– Мама болить?
– Да, Машуня, мама болеет, головка бо-бо.
Марина сварила кашу, стараясь не вдыхать запах приготовленной еды. Ее мутило. Олег пришел к обеду.
– Что так долго?
– Скучала?
– Тяжко. И мать не вызвать. Убьет, если увидит меня такой и мужика чужого.
– Не надо вызывать никого, справимся. Я на Болотный ездил.
Марина промолчала.
– Слышишь?
– Слышу, не глухая. Мне спросить, зачем?
– Я с Татьяной объяснялся. Сказал, что мы расстаемся и что у меня другая женщина.
– Ты смелый. А она?
– Она плакала.
– Как вчера Вовчик…
– Так, все! Забыли! Танчики, Вовчики! Все! Я рассол принес, на, пей!
Марина с жадностью выпила стакан капустного рассола.
– Может, пивка?
– Не-ет… я завязала…
Олег рассмеялся.
– Надолго?
– Думаю, до завтра.
Но уже на вечерней трапезе золотилось холодное пиво и серебрилась ледяная водочка.
Родители Марины узнали об Олеге через неделю. Иван Иванович к Володе не относился никак, Тамарочка же любила его и жалела, считая, что с бабой ему не повезло.
– Вот растыка! Взять Вовку выгнать! Это ж какая дура-то!
– Мать, не паникуй, ты же не знаешь, как там у них все.
– Да как же не знаю! Ты, дурак старый, не лезь, раз не понимаешь! Она во всем виновата, твоя порода, бардашная! Такого парня выгнать! Умный, красивый, мать порядошна!
– Так пил же он.
– И что? Ты будто не пил! Я же терплю!
– Ты же нового не знаешь, не видела, а говоришь. Давай поглядим, познакомимся, потом будем выводы делать.
– Да на хера мне на него смотреть! Не отрез ситца. Кобель очередной!
– Тамара, ты не права.
– Ты зато всегда прав.
Олега приняли прохладно. Серьезным выбором не считали.
– Слушай, мать, на расп… дяя похож Маринкин хахаль. Патлатый, серьга в ухе, штаны широкие, раздолбай какой-то!
– Ха! А что я тебе говорила! Я еще не видела, а сразу сказала: кобель!
– Несерьезный он какой-то, разгильдяй. Работы нормальной нет, какими-то баночками торгует.
– А че им! Водку-то жрать серьезность не нужна. Ой, беда-а, бедный ребенок! Надо Машку утаскивать из этого притона!
