Я люблю свою работу? - страница 18

– Признайся, крошка Мэри, как тебе удалось влезть в «Оушен»? – спрашивает он, и черти в его глазах танцуют сальсу.

Кому-нибудь другому я бы ответила, что сделка с «Оушен» – это показатель моего профессионализма и деловой хватки, но только не Шарову. Почему он вообще интересуется?

– Вообще-то, это заслуга Вити, – изображаю улыбку.

– Да ладно? А кто прислал цветы, тоже не расскажешь?

К чему он клонит?! Сохраняю внешнее спокойствие, хотя по спине пробегают мурашки: вверх, вниз и снова вверх.

– Ты слишком любопытный, Георгий.

– А ты – зануда, – он морщит нос. – Лучше я вернусь к Алевтине.

– Удачи.

Как только Шаров уходит, его место сразу же занимает Рябинов, разгоряченный парой литров, а, может, и больше, эля.

– Куда Безухова делась? – спрашивает он.

– Ей срочно пришлось уехать: какие-то семейные проблемы.

– У нее? – он смеется. – Она же не замужем!

– Я тоже, если ты не забыл.

– Я не успеваю следить за твоей личной жизнью! – его смех становится еще громче.

Я достаю из пачки сигарету и закуриваю.

– Варнас, бросай курить: тебе это не идет!

– По-моему, ты должен петь мне дифирамбы, а не отчитывать, – язвительно произношу я.

– Так о тебе же забочусь!

– Ну-ну.

– Что хотел Шаров?

– Узнать подробности сделки с «Оушен». Я сообщила, что это твоя заслуга, – выпускаю струйку дыма. – Но я нахожу его интерес нездоровым.

Рябинов сразу же делается серьезным. Видимо, он тоже не доверяет Шарову.

– Ты мне лучше вот что скажи: Терехов прислал цветы?

Причем здесь Терехов? Разве это так важно? Мне не раз присылали цветы на работу – клиенты, поклонники, даже родители – на прошлый день рождения. Прежде никого не волновала личность отправителя, так что же изменилось теперь?

– Без комментариев.

– Значит, он. Я-то заметил, как он на тебя пялился на той встрече. Будь осторожней, он тот еще козел!

Козел? После вчерашнего ужина Феофан Эрнестович вызывает у меня другие ассоциации. Без сомнения, местами он крайне самодоволен, но в общем и целом производит положительное впечатление. Что-то в нем есть такое…«Даже не думай!», – здравый рассудок топает ногами.

– Странно слышать это от тебя. По-моему, это ты развлекался с его женой.

– Ты за него заступаешься? – Рябинов приподнимает брови.

– Давай закроем эту тему, – тушу сигарету в пепельнице и кладу в рот два мятных леденца. – Я поеду: до Звенигорода – далеко, а уже девять.

– Позвони, как доедешь. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Но я не позвонила: какой смысл? Наверняка Рябинов напился до потери сознания и вряд ли бы смог ответить на вызов. Да и после всего произошедшего за неделю хотелось, наконец, побыть одной и ни о чем не думать. Особенно о Терехове, который никак не выходит из головы.

Лежу на большой кровати звездочкой и внимательно осматриваю потолочные балки, как будто в причудливом узоре древесины зашифрованы ответы на все вопросы. Проходит десять минут, двадцать, тридцать, а я продолжаю неподвижно лежать, уставившись в потолок. Перед глазами возникают образы из юношества, связанные с родительским домом: первая собака – сенбернар Билли; первый поцелуй в беседке, обвитой плющом (пока взрослые готовят шашлык); первый мопед… Тогда все было просто и предельно понятно, и так нестерпимо хотелось повзрослеть! А сейчас почему-то хочется вернуться назад… Не то чтобы я недовольна своей жизнью – как раз наоборот, но… Здравый рассудок демонстративно откашливается в кулак: когда человек доволен, не бывает никаких «но», а тщеславие лишь фыркает в ответ: мы – не обычные, поэтому у нас все не так, как у других! У нас свой путь, не как у всех, поэтому нам позволено иметь «но» даже при крайней удовлетворенности жизнью. Ведь у нас все отлично, не так ли? И эти маленькие «но» не испортят общей картины… Чувствую головокружение, и потолочные балки начинают медленно опускаться. Закрываю глаза. «У нас все отлично, все отлично, отлично…», – повторяю про себя, словно заклинание, но почему-то не становится легче, поэтому я вскакиваю с кровати и спешу в ванную.