Мне определённо нравится эта женщина. Никто и никогда не слушал меня так, как она. Обычно все они жадно смотрят мне в рот и охотно кивают, раскачивая головой из стороны в сторону, как тряпичные болванчики, и растягивают губы в нелепой улыбке до ушей ещё прежде, чем я успеваю выговорить хотя бы слово. Уж не знаю, что на них действует больше: моя так называемая слава (ну как же, три раза показали по те-ле-видению!) или моя сногсшибательная харизма. Она же слушает молча, внимательно, неподвижно. Ни одна эмоция не отображается на её лице. Зато я вижу, с каким интересом она следит за ходом моих мыслей. Кроме того, она прочитала весь мой электронный дневник – от и до. Уверен, она и сейчас читает эти сроки. Ну что ж. Я обещал своим читателям быть искренним до конца. Я привык выворачивать здесь душу наизнанку. И пусть меня многие ненавидят за это, зато другие с упоением следят за моими скромными «мемуарами» и присылают восторженные отклики.
Если Ты здесь. Знай. Я с большим нетерпением жду того момента, когда смогу узнать вкус Твоих губ. И не только губ. Моя кровь начинает стучать в висках быстрее, рефреном по венам, огнём по глазам, лезвием по сердцу. Надеюсь, Ты улыбаешься, читая эти строки».
Эдвард Вознесенский
– А это ты тоже во всех подробностях опишешь? – томно спросила обнажённая красавица, переворачиваясь на живот и сладко нежась в постели. Её горячая, чуть влажная кожа слегка прилипала к чёрным шёлковым простыням с изображениями огромных ярко-красных маков.
– Если тебе это неприятно, то не буду, – лениво потянулся мужчина в мятой рубашке. Его брюки валялись рядом с кроватью. Слегка приподнявшись на локте, он небрежно наклонился за ними и вытащил пачку сигарет «Сенатор». И, в лучших манерах киношных сцен, откинулся на спину и закурил.
– Нет, почему же, я очень даже не против.
– Да ты латентная эксгибиционистка.
– Как и ты. Только не умею столь изящно выражать свои мысли на бумаге!
Она засмеялась очаровательно звонким смехом, в то время как он внимательно разглядывал её лицо, словно пытаясь разложить его на овалы и линии, чтобы потом начертить карандашом по памяти.
Смех вдруг оборвался. На секунду её испугал лихорадочный блеск его глаз, которые сверкали в темноте, как два глубоких карих костра, угрожающих сжечь всё на своем пути. Но через мгновение он улыбнулся, и она тут же расслабилась, любуясь его не в меру обаятельной улыбкой и мокрой прядью чёрных волос на лбу.
– Может, откроешь мне наконец своё настоящее имя? – прошептала она на прощание, приподнявшись на цыпочки и погружая свой влажный горячий язык в его ухо.
– Чем тебя Эдвард не устраивает? – холодно поинтересовался он, оставив её язык без внимания.
– Это ведь псевдоним, – она вытащила язык из уха и ласково прикусила его шею.
– Нет. С чего ты взяла. Просто мои дорогие родители были слишком большими оригиналами, – слегка отстранился он и пожал плечами.
Едва за красавицей закрылась дверь, он схватил ноутбук и написал: «Секс – истинный апофеоз мироздания! Лучше секса может быть только фокстрот; впрочем, я не умею его танцевать».
