Я нарисую тебе небо - страница 10

Он шел и спотыкался, а я только сейчас заметила, что Костик остался без очков. Те отморозки разбили их. И когда он в очередной раз чуть не растянулся на асфальте, все-таки не выдержала и схватила его за локоть.

– Так, Костик, чтобы дойти до следующей остановки без увечий, тебе придется взять меня за руку. Не бойся: я тебя не съем, –  мягко произнесла и протянула ему ладонь.

Он с ужасом посмотрел на нее, а потом несмело переплел свои пальцы с моими.

Я сразу почувствовала тепло. Нет, он незамороженный точно, с кровообращением у Костика, к счастью, все в порядке.

– Пошли. Я буду говорить, если впереди ямы будут.

Он крепче взялся за руку, а у меня отчего-то сильно и гулко застучало сердце.

Это из-за стресса, точно, из-за него.

Мы благополучно добрались до остановки и сели в автобус. Всю дорогу молчали, но меня это нисколько не напрягало. Я почему-то счастливо и глупо улыбалась всем вокруг. Наверное, выглядела, как умалишенная, потому что люди шарахались от нас с Костиком и странно поглядывали. Да, та еще парочка. И руку он мою не отпускал ни в транспорте, ни когда мы вышли из него, а только сильнее сжимал, будто боялся, что я убегу. Но меня это тоже никоим образом не беспокоило, а даже наоборот: успокаивало.

Только дома, в коридоре он разжал пальцы, и мы оба с сожалением выдохнули.

– Проходии, не стесняйся.

– Ого, ты уже лучше говоришь.

– Да, когда расслабляюсь, лууучше получается.

– А со мной тебе не надо напрягаться, я не напряжная!

Он рассмеялся.

Я разулась и прошла на кухню. Обвела взглядом небольшое помещение: пару черных больших мужских кружек, чайник, сахарница: все на своих местах, но нет ощущения присутствия женщины.

Странно…

Он быстро вернулся в других очках, с блокнотом и ручкой.

– Можнооо… я буду писать? Так мне леегче…

– Конечно, а где твои родители? – задала я все-таки мучавший меня вопрос.

Он вздохнул и принялся усердно выводить буквы, а я смогла вволю наглядеться на него. Нет, он точно с другой планеты, такой удивительный. Белые-белые брови и снежные пушистые ресницы… Взмах, взмах, еще один. Я, подперев рукой голову, без стеснения любовалась им.

Дописав, он оторвался от блокнота и, заметив мой взгляд, стушевался. Мне даже показалось: слегка покраснел. Затем отвернулся к окну и выдавил:

– Не смооотри так.

– Почему?

– Ты слишком прииистально разглядываешь. Я смууущаюсь.

– Хорошо, хорошо, как скажешь, все для твоего комфорта. Не  хочешь, значит: не буду, – и потрепала его по руке.

Совсем по-дружески, просто захотелось. Снова захотелось дотронуться.

А он отдернул ладонь и медленно произнес:

– И… вот… этооого… тоже… не нааадо… Я не привыыык, что ко мне… прикасаааются…

– Ладно, ладно, – сплела пальцы в замок. – Все поняла, обещаю больше так не делать. Дай посмотреть, что ты там накалякал.

Он улыбнулся и пододвинул блокнот, исписанный на трех листах.

Сколько же времени я на него смотрела?

«Моя биологическая мама отказалась от меня еще в роддоме. Не знаю, из-за того ли, что я не такой, как все, или по другой причине, но факт остается фактом. Но  мне повезло: меня усыновила святая женщина – настоящая мама. Она в тот день родила мертвого ребенка и очень переживала, а, узнав, что другая родительница так просто, без зазрения совести, подписала документы об отказе, подумала, что это знак. Еще в роддоме ее предупредили, что я альбинос и что намучается она со мной. Но мама не испугалась трудностей и, пройдя все необходимые процедуры и проверки, все же усыновила меня. Конечно, тогда она не знала: насколько ей будет тяжело. По мере взросления у меня стали проявляться проблемы со зрением и слухом, а из-за этого: задержка в развитии. Насмешки и непонимание со стороны сверстников усугубляли ситуацию, я закрывался и почти ни с кем не разговаривал. Походы к психологу стали частью моей жизни. Но не сильно помогали, поэтому я и сейчас разговариваю очень медленно и не четко, а если волнуюсь, то еще хуже, так что мне легче писать».