Я нашла его в Интернете - страница 2



Я старалась говорить как можно проще. Было ясно, что естественный для меня литературный иврит сразу же создаст дистанцию между нами и уничтожит всякий шанс на сближение. Нет проблем, на разговорном иврите я постоянно общаюсь со своими студентами.

Не давая себе труда улыбнуться, он вонзил в меня испытующий взгляд – медленный, серьезный, изучающий, не тот мужской взгляд, который тебя раздевает (это нам знакомо!), а откровенно собирающий информацию, с тем чтобы принять обоснованное решение. Мне понравилось, что на нем серая выглаженная хлопчатобумажная рубашка (ненавижу мужчин, которые носят нейлоновые рубашки). На шее – довольно толстая золотая цепочка с магендавидом[6]. Понравилось мне и то, что он даже не пытался улыбнуться. Я сама научилась улыбаться и смеяться только недавно. Раньше меня постоянно спрашивали, почему я такая серьезная, отчего никогда не смеюсь, не улыбаюсь. У меня были тогда причины, которых я не осознавала и в результате чувствовала себя виноватой и несимпатичной. Помню, будучи старшеклассницей, я ходила по улице и растягивала губы, скашивая глаза и пытаясь увидеть свой улыбающийся профиль в витринах магазинов.

– Зачем же вы назвались на сайте Ахувой, если вы Габриэла?

– По правде сказать, сама не знаю зачем, – соврала я. – Вам кажется, это плохо говорит обо мне?

– Не знаю, что вам сказать, – помедлив, произнес он.

Похоже, тоже соврал. Во всяком случае, его нисколько не рассмешил тот факт, что я придумала себе имя для сайта знакомств. Было в нем что-то тяжелое, медленное, осторожное.

Кажется, он красит свои короткие густые волосы. Не нравится это мне. Коричневый цвет с красноватым оттенком напоминает крем для обуви. Видимо, он использует хину. Я решила перейти в наступление.

– А зачем вы пользуетесь хиной?

Он ничуть не смутился. Помолчал, а потом неторопливо ответил:

– Я красил волосы по просьбе моей бывшей подруги. Она хотела видеть меня молодым. Это она подарила мне золотую цепочку. – Он прищурил глаза и добавил: – А хину взял у мамы. Всё, я решил больше не краситься.

Эли смотрел на меня вопросительно, словно ожидая одобрения. Это мне понравилось. Я сказала ему, что живу рядом. Он отозвался, сказав, что живет в новом районе довольно далеко от центра. Мы сошлись на том, что это не проблема, не совсем понимая, что́ мы имеем в виду…

Он заговорил о своем доме и говорил с теплом и болью: четыре комнаты, садик, фотолаборатория, он любит фотографировать цветы. Дом этот – его детище, он сам, без архитектора, сделал проект, нанял рабочих, руководил строительными работами. До этого он занимался в качестве подрядчика только ремонтами. А построив свой дом, отошел от дел, живет один и ремонтирует не дома, а телевизоры.

– Так почему же вы написали, что вы подрядчик?

– Я был подрядчиком. Это моя профессия.

К нам подошла официантка. Я заказала себе чашку травяного чая.

– И это все, что вы едите вечером?.. – удивился он.

Я ответила, что уже поела. А у него, оказывается, не получилось поужинать, между тем ужин – его основная трапеза, самая обильная и вкусная. И он заказал себе овощной салат, суп кубэ[7], сабих[8], шницель с рисом и фасолью, и в довершение ко всему – чашечку турецкого кофе и бурекас[9].

– Квартира у меня маленькая, – начала я рассказывать о себе, – но я ее люблю. И район свой люблю: небольшие дома, старые деревья, магазины. У меня довольно много друзей, живущих неподалеку. Вот только с соседями сверху не повезло – слишком шумные.