Истории грустные вспоминались мне, зимние – на Таганае волки съедают тех, кто заблудится.
Накануне отъезда, вечером, заходит в общежитскую комнату парень бритый, рожа уголовная. Спросил: «говорят, ты в горы идешь – и я хочу. Возьми меня. Андрей я Кудряшов. Из культпросветучилища. Гитару возьму с собой и самогон». Я говорю: Ладно, Андрюха, идем, идем. А сам переживаю в душе, что он за человек?
Сбор на вокзале уже через два часа. Едем ночью. Косько Наташа вытаращила глаза на Андрея, отозвала меня и спрашивает «кого это ты привел?» Я отвечаю с честными, грустными глазами: «Хороший парень. Учился в кульке на гитаре. Вот и всё».
Проблемы с милицией на самом деле у Андрюхи были, и из кулька его выперли. Чисто брит головой. Сам-то он добрый – правда, любит выпить. Позже, когда мы вернулись с гор, он устроился на работу в милиции. (Выгнали за пьянку его и оттуда впоследствии).
Девочки опешили. А он увидел, какие они такие искусствоведки, понял, что с ними каши не сваришь. Погрустнел, тянется за самогонкой, за бутылью дедушки из Ревды.
Я отвожу его руку от бутыли: «Нет-нет, давай так, доедем до места, а там все вместе и налакаемся»
Все пошло не так с самого начала. Поезд опоздал на 4 часа! Ждали его до 12 часов ночи. Юля Хильченко не дождалась, уехала домой. В поезде, из экономии средств, наши не захотели брать простыни, один комплект взяли на всех – скандал был с проводницей. Из-за неувязки с поездом мы опоздали на 5 минут на электричку на Златоуст. Следующая электричка – только днем, в 14.00. Что делать? Я решил, что мы доедем до Миасса, а не до Златоуста. Так и сделали. Андрей пел песни в вагоне. Всем было весело. Приехали – никому не нужные, сели на станции, решив ждать автобус.
Мужик тут поехал в Златоуст на частном автобусе и нас подкинул до центра города. Я полгода не был в родном городе, у родителей. Странно, но я прошел мимо родного двора без грусти. И с бравадой: а все равно никого нет дома – мама и сестра на работе. Отец в командировке, на полигоне. Девчонки отметили, что я не в меру весел и расторопен, и тоже развеселились. Настроение стало у всех замечательное!
На трамвае проехали с рюкзаками на ж/д. вокзал. Чистый родной ж/д. вокзал встретил нас звонкой хрустальностью люстр, американскими игровыми автоматами, новыми с иголочки и двумя бомжами с завшивленной дворняжкой, их верным псом.
Потом рванули в Пушкинский поселок, на автобусе. Оттуда выдвинулись уже в 4 часа вечера. У Светы одной были новенькие пластиковые мини- лыжи. Она могла идти только на одной, вторая нога на лыжах ей не подчинялась, и она стряхивала ей с веток пушистый снег. Срезали мы дорогу. Сугробы до шеи, а рядом, до обидного рядом, тракт. Света все время спрашивала: «Женя, где карта, покажи карту?»
Есть у меня карта, говорил я, хотя карты и в помине не было. «Покажи карту, Сусанин», – кричала Света, проваливаясь по пояс в снега лесной целины. У Наташи Косько колготки были тонкие, брючки в обтяжку до икр, сапожки на каблучках порвались по молнии—очень неподходящее снаряжение для похода в лесу.
По насту девчонки тащили гитару по очереди. Андрей нес себя и бутыль. Рюкзаки, два, у девочек взял я. Дорога чистая, укатанная, твердая, была буквально рядом, в 50 метрах по правому плечу. Срезали, называется.
«Сын, жених, и еще жених останутся сиротами» причитали девочки на разные голоса и дружно костерили меня, «Сусанина-искусствоведа». Мать примерная, Света, написала дома расписку сыну, что вернется живой.
