Нет, это уже был не Глеб.
Того безобидного Глеба я сама стёрла в порошок, усадив за решётку…
Я прошла в кухню и махом выпила недопитую рюмку водки, оставленную матерью на опохмел. Противная водка только жгла желудок, но никак не могла разжать сдавленное от боли сердце.
В дальнем углу комнаты стояла дядино охотничье ружье. Я вытерла слезы, взяла ружье в руки и, рассматривая его как музейный экспонат, застыла в своих размышлениях.
– Такую боль и унижение можно смыть только кровью, – медленно и тихо проговорила я. – Только так я смогу это пережить…
Я приняла душ, яростно обтерев тело мочалкой, словно пытаясь стереть это насилие со своей израненной души. Я одела чистое платье, а порванное Глебом сожгла в старом ржавом ведре.
Взяв ружье, я решительно отправилась к дому своего врага.
Идя по истоптанной тропинке, я ощущала, как бешено бьётся моё сердце, как содрогается всё внутри, и с каждым шагом адский огонь ненависти и злости разжигает внутри меня испепеляющее пламя. Знойное солнце нещадно опаляло обнажённые плечи, а лёгкий летний ветерок, дувший мне в спину, словно подгонял, придавая мне уверенности и силы.
А вот и тот самый ветхий дом, в котором я была два года назад, в день своего рождения. Ничто особо не изменилось. Только новый забор. К удаче, калитка и дверь были не заперты. Я зарядила ружье и тихо, как кошка, прокралась внутрь. Пройдя в одну из комнат, я тут же наткнулась на спящего Глеба. Он развалился на двуспальной кровати в той самой одежде, в которой был у ручья. В мятой рубашке, не до конца заправленной в джинсы, слегка небритый, с запахом перегара, который распространился по всей комнате, он был отвратительным.
Я встала перед ним и замерла. Не знаю, почему на меня нахлынуло это оцепенение. Молча стоя над ним, я разглядела каждую чёрточку его лица, прокручивая в голове события своего страшного унижения.
Слеза скатилась по щеке. Я тут же стёрла её тыльной стороной ладони и нацелила на Глеба ружьё, держа пальцы на спусковом крючке.
Мои руки предательски задрожали.
«Да что с тобой, Настя?! – разозлилась я на себя. – Этот ублюдок тебя изнасиловал! Унизил! Растоптал твоё женское достоинство! Ему нет прощения и пощады!»
В мыслях тут же промелькнула сцена из юношества. Мы с Глебом собираем в поле цветы. Он пытается поцеловать меня, но я всё время отмахиваюсь. Хотя страстно этого хочу. Парень подхватывает меня на руки и кружит в поле, как маленькую девочку. Я изображаю недовольство, а внутри испытываю счастье. Тихое, скрытое от посторонних глаз. Хотелось бы, чтобы он кружил меня так вечно. И никогда не отпускал…
Больно.
Нестерпимо больно.
Я вновь смахнула слезу и слегка надавила на курок. Но так и не решилась дожать до конца…
Села на пол и зарыдала.
– Я не могу выстрелить в спящего человека… – в отчаянье прошептала я и, немного помолчав, решительно добавила, – Значит, надо его разбудить.
Я подошла к Глебу и тыкнула его в бок ружьём.
Он открыл глаза и посмотрел на меня затуманенным взглядом.
– Настя… – прошептал он и вновь отключился.
Я вновь направила на него оружие. Я напряглась всем телом, опять слегка нажала на курок, но не дожала до конца до выстрела.
Я перестала бороться с собой и опустила ружьё.
– Я тебя ненавижу! – вскричала я. – И я тебе отомщу. Просто так я этого не оставлю! Нет!
Я прошлась по дому, осматривая обстановку.
– Несчастный случай… – пробормотала я. – От несчастного случая никто не застрахован…
