— Как на работе?
— Сносно, правда, Максим Дмитриевич опять взялся за свое.
— Поди подшучивает над вами? — интересуется отец.
— Это мягко сказано.
— Он просто поддерживает дружескую обстановку, — разбавляет наш разговор Диана, пригубив вино из бокала. — В вашей работе юмор незаменим.
— Особенно, когда опять сдохли первичные культуры с бактериями? — выгнув бровь, интересуюсь я.
— И не только бактериями! Как же сложно работать с живыми!
Остальную часть ужина мы разговариваем обо всем, точнее, меня заставляют отвечать на некоторые вопросы, которые мне неприятны. Где-то удается увильнуть от вопроса, а где-то думать над правильной формулировкой ответа, чтобы меня не посчитали идиотом.
— А на личном фронте как? — вопрос от Давида под конец ужина, застанет меня врасплох.
Я даже не до конца понимаю: почему он интересуется?
— Сносно, — отвечаю я и делаю глоток воды. Ненавижу обсуждать свою личную жизнь.
— Есть кто-то у тебя?
— Да, — едва ли не запинаюсь я, и хотел было продолжить, как моя мама перебивает меня:
— У моего сына, кроме работы, — никого нет, ты же знаешь, Давид!
На этой фразе, разукрашенная Эльвира поднимает свои глаза, точнее, я даже не знаю, как под весом таких огромных ресниц она вообще еще чувствует веки. Ее глаза сияют надеждой, и услышанное заряжает ее интересом. Я натянуто улыбаюсь, потому что не знаю, что еще можно в такой ситуации сделать.
— Трудоголизм, видимо, передается по наследству? — ехидничает Давид, продолжая пить вино.
— Вот и у Эльвиры нет никого, — с досадой в голосе произносит Диана, но эта фраза была высказанная специально: слова чёткие, особенно на последнем два «нет никого», словно витающий в воздухе пушистый намек на то, чтобы я обратил внимание на её дочь.
— Ну мааам, — едва слышно произносит Эльвира, пихая рукой в бок мать.
— Нет, ну а что? — настырно продолжает Диана. — Я говорю, как есть!
Я не ошибся. Теперь же, думая о том, что этот ужин был не просто «дружественная встреча», осознаю, что позвали меня сюда лишь для того, чтобы прощупать почву, закинуть удочку и жирно намекнуть на то, что ценный объект у меня перед глазами.
— Я надеюсь, что Эльвира найдет своего избранника, — произношу я и добавляю в конце самую милую улыбку, какую вообще умею натягивать на лицо.
— Твой Марк одинок, — перебивает Давид нас, — и моя крошка Эльвира одна. Из наших детей могла бы выйти отличная пара!
Я давлюсь глотком воды, и едва ли не выплевываю на стол. Ловлю недовольные взгляды всех, включая Эльвиру.
Все-таки в науке меньше ошибаются в предположениях, чем в отношениях.
— Простите, — откашливаюсь немного, чтобы унять щекотание на кончике язычке. — Вдохнул, когда делал глоток.
Отговорка так себе, скажу я вам.
— Марк молодой и успешный, а у Эльвир хороший характер, да пончик?
Пончик?
Кто ещё называет своих детей — пончик? Хотя, если взглянуть на девушку сейчас, когда она прячем свои черные глаза, утыкаться в пустую тарелку, надутая от переисполеяющей не стыда за уменьшительно-ласкательное слово матери, то да — она похожа на пончик.
— Хорошая вышла бы пара, да и их дети были бы красивыми!
Хорошо, что я не сделал глоток воды, задержав стакан у рта. Всевышняя генетическая клетка…
«Дети? Пара? Я не ослышался?» — красные вспышки опасности, сотканные из ужасающих меня слов, проносятся перед глазами. В воздухе нависает тягостная неловкость, да такая, что мне чудится, будто бы и официанты её чувствую.
