В Малундарге имелся крупный порт, но в последние полвека мореходство сошло на нет, и в порту стояли одни рыболовецкие суда, ходившие по заливу, да патрульные катера и крейсеры. Кроме того, еще в имперские времена город стал колыбелью искусств. Сюда ввозили диковинные вещи из заморских стран, здесь подделывали заморские произведения, здесь живописцы и ваятели просили вдохновения у моря, неба, холмов, а также у белокурых дочерей и жен местной знати. Рисовали на коричневатой бумаге глянцевой тушью, добываемой из морских моллюсков, делали украшения из подводных драгоценных камней. И если теперь, в новейшие времена, художественное училище переживало нескончаемые трудности, то факультет архитектуры возвращал себе былую славу. Депопуляция, вызванная войной, осталась позади, людям надо было где-то жить, промышленность и армию надо было поднимать из руин, и кому-то наверху стало ясно, что довоенные проекты не подходят к новым условиям. О двуглавых ажурных башенках, эркерах и мезонинах на лекциях говорили немного, зато целые курсы были посвящены инженерным сооружениям, производственным помещениям, ангарам и гаражам для спецтехники. Все это можно было изучать и в столице, но традиция настаивала: лучшие архитекторы выходят из Малундарга.
Мощеные улочки идут вверх от моря, кубики розового гранита перемежаются грязноватым сахаром белого мрамора. Брусчатку прорезают рельсы, и по ним со страшным лязгом ползают синие вагончики городского электропоезда – на Земле такие назывались трамваями. Пяти-шестиэтажные дома венчают островерхие крыши с окошками мансард. Дорожки в скверах посыпаны морскими камешками. Поднимаются в металлическое небо городская ратуша и соборы – в Хонти строили высоко и тесно, как на средневековой Земле, и по тем же причинам: городок когда-то окружала крепостная стена, и каждый лоскуток пространства внутри ее был на вес золота. С запада к городу подступает лес, вершины хвойных деревьев повторяют силуэты башен и крыш… Славный город. Вот только «последствия облучения» – бытовые, привычные слова. Вот только при упоминании Центральных Губерний или Пандеи лица становятся злыми. И лакированные машины осторожно ползут по залатанному асфальту бедных окраин…
– А-ах, гадство!..
Ниру перевернулся на спину и положил руку на лоб. Правая рука протянулась к вороху одежды, зашарила, ища карман.
– Опять?
– Угу… Слушай, достань, где-то здесь были… Ум-х, сотрите меня с лица земли…
Дэк достал трубочку с таблетками, вытащил пробку зубами, вытряхнул желтое «колесико» и вложил в холодную ладонь Ниру. Помог приподняться, чтобы проглотить. Возможно, Нирикки немного рисовался, это было в его стиле, однако обморочную бледность и пот, мгновенно обливший лоб, подделать нельзя. Полечить бы его… Но Дэк знал, что в этом мире мужчинам нельзя гладить друг друга: могут понять неправильно, вплоть до драки, когда голова пройдет.
– Давай к рыбакам сбегаю, водички у них попрошу?
– Сиди…
Двое рыбаков возились в лодке, метрах в ста от них. Ветер доносил обрывки их разговора. Один что-то показывал руками, другой, кажется, рассмеялся.
Ниру лежал, время от времени втягивая воздух сквозь зубы. Прошла минута, краска начала возвращаться на его щеки.
– Легче?
– Угу, – Ниру слабо улыбнулся, но продолжал лежать неподвижно. – Вот гадство, и за что это мне? Все люди как люди, один я мутант радиоактивный. Вот ты вообще из Центральных, а у тебя башка не болит. Главное, не люблю, когда при девчонках…
