Надо пойти немного полежать на кровати и подумать, что надеть вечером.
Наш номер состоял из двух малюсеньких спален, ванной и еще общей комнаты со столом и угловым диваном, с небольшой кухней, где было все необходимое для туристов, которые не ходят обедать и ужинать в рестораны.
Посмотрела на мобильник – начало седьмого. Пошла в спальню.
Растянувшись на кровати, я поняла, что неимоверно устала, и что мне не хочется сегодня больше никуда, ноги и моя спина ужасно ныли, я свернулась калачиком, прикрыла одеялом нос, поругала себя за то, что завалилась на подушку с мокрой головой, и глаза мои медленно закрылись, и я провалилась в сон, забыв обо всем.
Запах гари мне внезапно ударил в нос, какое-то удушающее зловоние полностью затянуло маленькую комнату, я стою вся липкая, из моего носа течет кровь, я хочу зажать нос, чтобы остановить кровотечение. Но руки не двигаются, грудь сдавило вакуумом, я не могу сделать вдох, задыхаясь, я опускаю глаза вниз – на мне красное платье, оно все истерзано в клочья, на нем сажа и кровь, но кровь не моя, я это точно знаю, как и то, что это не сон. Платье запутало мне ноги, и я не могу сделать шаг. Стены комнаты раздвигаются, и я вижу воронку в асфальте, повсюду горят свечи и лежат цветы. Темно, я вижу вдалеке Эйфелеву башню – она не горит. И странный приторный запах, я не хочу его вдыхать, я кричу, но из моего горла нет ни звука. Из зияющей дыры выжженного пространства появляется женщина, она реальна и жива, на щеках у нее легкий румянец, она одета в восточную одежду, она очень красива, в одной руке держит оторванную мужскую кисть, вторую протягивает ко мне. Я знаю, что, если я дотянусь до неё, то все закончится, закончится боль и страх, сидящий во мне. Если я дотянусь, то смогу сделать вдох, я стану свободной. Я протягиваю к ней руки, они в крови, в правой руке у меня сумка от Шанель, я протягиваю ее ей. Она ее берет. Её глаза полны жизни и света, она кладет в сумку оторванную кисть. Я урывком вдыхаю немного воздуха и вытираю руки о платье, оно словно из липкой и тягучей патоки, мои руки прилипают к нему. Кровь так и течет из моего носа. Я кричу. Страх и отчаяние не покидают меня, а усиливаются с большей силой, я ору, но нет ни звука, только звон в ушах. И вдруг меня охватывает паника – где Даша? Где она?! Где? «Даша! Даша!» – кричу я немым ртом. Я ее потеряла в этой кромешной тьме. Эта женщина забрала ее у меня.
Я медленно, тяжело и с тупой головной болью вырываюсь из этого кошмара, мое сознание все еще там, в этом ужасном сне, какой-то придурок сигналит на улице, в открытое окно влетает резкий и пронзительный звук клаксона. «Все так же, как у нас», – думаю я и окончательно просыпаюсь, чувствуя, что моя голова лежит под подушкой. Сигналят снова и снова. Готовая посвятить весь десятый, а заодно и одиннадцатый округа Парижа в тонкости и колоритность русского мата, я подхожу к окну. Внизу стоит около какой-то спортивной серой машины парень в зауженных черных брюках и белоснежной рубашке, застегнутой почти на все пуговицы, кроме самой верхней, у воротничка, на рукавах запонки поблескивают серебром, на нем элегантные туфли темно-синего цвета. Ну, ни дать ни взять, местный Казанова, приехал и сигналит своей подруге. Он улыбается и машет мне рукой,
– Эй, ты там что, уснула, что ли? Уже девять, поехали.
Меня словно ударило молотом по затылку, но быстро отпустило.
