Я обязательно дождусь - страница 7

Сутки. Я лежала двадцать четыре часа. В постели весь день и всю ночь. Молчала. Мама и брат волновались, что-то спрашивали, но я не разговаривала. Вторые. Только сон. Спать. Не открывать больше глаза. Не зачем. Уснуть. Проснуться, но снова уснуть. Это спасенье. Спать до конца жизни. Скорее бы только она закончилась.

Вся моя семья была напугана. Я уже пролежала в кровати, не вставая и толком не просыпаясь, двое суток, сорок восемь часов. Утром следующего дня вызвали скорую. Я ничего этого почти не помню. Меня отвели в машину и увезли в больницу. Нервное истощение. Помню только окно. Светло. Моя палата, две кровати, но я была одна. Везде белое. И лил дождь. Я сидела на кровати, подобрав ноги под себя и наблюдала, как по окну течет вода…

В пасмурный серый день чувствовать капли дождя,

на небо глаза поднять, небо плачет за меня.

Капли по волосам стекают, падая вниз,

и по лужам у дорог босиком по ним пройтись.

Это теплый-теплый дождь,

он на руки твои похож;

Я думаю только о тебе,

ты сердце согрел мне.

В комнату заходили люди; я же сидела без движения. В ушах барабанящий по стеклу ливень, а перед глазами алмазы, сползающие вниз и оставляющие за собой мокрую дорожку. Засыпала, просыпалась, а небо продолжало ронять слезы. Пасмурно, серо, сонно, безразлично ко всему: и здесь на кровати, и там за окном – это была я. Опустились сумерки, день уступал место вечеру, а потом и ночи. Слушая шум дождя, тоска уходит; не проходит, конечно нет, но притупляется. И всю ночь стучался дождь и стачивал мою боль. Так сидя на кровати прошли еще одни сутки.

Следующее утро. Другое. Кажется, что по-другому. Хочется верить, что по-другому. И за окном за прошедшей мокрой капающей стеной безумно красивое море. Низколетящие чайки, бархатно перебегающие волны. Я уже говорила, что очень люблю море. Прошлым днём за пеленой слез, честное слово, я его не заметила. Море всегда дарит спокойствие. Обретая надежду на что-то. Я слезла с кровати и пошла в ванную комнату умываться. Когда вернулась, в комнате меня ждал врач.

– Говорят, нервные клетки не восстанавливаются; это не совсем правда, медленно, но восстанавливаются, обновляются. Было бы желание, – и посмотрел на меня, будто просвещая рентгеновским лучом, есть ли у меня такое желание. Сказал, что мне сейчас будут ставить капельницу и перед этим нужно обязательно поесть. И еще попросил пройти с ним в другой кабинет измерить мой рост и вес.

– Дюймовочка. Нельзя же так над собой, – покачал головой и дотронулся рукой до моего лба, так по-детски, тепло, уютно, улыбчиво. Спросил, как я себя чувствую. Я ответила. Это был первый человек, с которым я заговорила после той медленной смерти. Сказала, что чувствую себя нормально. Это дождь и море. Это они спасают. Его улыбка и моя, еле-еле в ответ. И потрепал меня по макушке, по волосам, как дочку.

– Иди к себе, сейчас принесут завтрак, а потом капельницу, – проговорил и я пошла в комнату.

На столике уже стоял поднос с едой. Тарелка мюсли и чашка какао. Это именно то, что я бы хотела съесть. Дома по утрам я очень часто готовила себе такой завтрак, один из моих любимых. Как они угадали? И вместе с подносом снова забралась на постель наблюдать за морем, небом и горизонтом. Я снова обрела вкус к еде. Затем обещанная капельница, я легла, даже не почувствовав, как медсестра ввела иголку и наверное снова уснула. Сон – добрый сон. Нужный, самый мой необходимый, любимый врач. А проснулась от стука. Капельницы уже не было, наверно я проспала несколько часов. Дверь открылась и в палату вошел мой папа. Мой папа! Я когда его увидела – это не передать словами. Сравнимо с тем, как если увидеть котенка, брошенного одного посреди улицы ночью в непогоду. «Как так можно? Какая же я скотина! За что я так с ними? С папой? Мамой?» На нём лица не было. Одни серые, полные грусти и печали глаза.. «Разве все они заслуживают этого? Мои по-настоящему самые родные люди. Из-за своих переживаний я так плохо поступила с ними». Мы повстречались с папой взглядом. И здесь не нужно было слов. Я чувствовала, что это мои родители, мои мама и папа, они на себя переняли всю мою боль. Мои мама и папа разделили со мной моё горе. Это они те люди, которые очень меня любят и которым я очень нужна. Папа сел на кровать, а я легла головой ему на колени. Он гладил меня по волосам. Мы молчали. И я снова плакала. Но уже не от того, что… что сердце было разбито, я плакала от того, что сама рвала на части два моих родных сердца. Поступила со своими самыми близкими людьми точно так же, как поступили и со мной. «Они меня очень любят. И они не заслуживают этого! Как же я могу быть такой эгоисткой?! Как же я могу быть такой дрянью! Я не имела права так поступать. Я не имела права двое суток бесчувственной куклой валяться в постели. Я не имела права мечтать сдохнуть. Мама и папа. Они – весь мой мир. Они – вся моя жизнь». Мой папочка. Лежала у него на коленях и боялась подняться и посмотреть ему в глаза. Боялась увидеть его слезы, отцовские слезы из-за самой же себя. Лежала и клялась, что больше в жизни так не поступлю с теми, кто меня по-настоящему любит. Я не хотела этого. Честное слово, я не хотела, чтобы они страдали из-за меня. Мысленно у всех просила прощение. И так, у папы на коленях, со своим кулачком в его ладони я снова уснула. Когда проснулась, его уже не было, но зато он оставил мне огромную корзину с яблоками. Я никогда ему не говорила, но он знает сам как я их люблю. Папины, зеленые, зимние, большие, сорванные его руками с выращенных им самим яблоневых деревьев на даче. «Ни один мужик больше не доведет ни меня, ни мою семью до такого состояния! Клянусь!»