Я отвечаю за все - страница 52

Ястребов слушал не без внимания.

– Есть еще формула, и она, к сожалению, случается, приобретает силу закона, – совсем разошедшись, продолжал Штуб. – Формула «начальству виднее». Откуда эта ерунда взялась? Соответствует ли это духу нашего государства? Владимир Ильич, великий человек Ленин, считал возможным говорить: «я предполагаю», а мы съезжаем, бывает, на формы только директивные. Я его, некоего, заместитель, а он, некий, мне лишь приказывает. Зачем же тогда заместитель? – спрашивается в задачке. Тогда уж пусть будет исполнитель – и вся недолга, и зарплата меньше, не так ли? И опять: каждый из нас, если не в строю стоит, имеет право рассуждать в соответствии с теми данными, которые отпущены нам праматерью-природой, иначе понятие сути Советской власти искажается. Прав я?

– Зачем же ты у начальства спрашиваешь? – поддел комиссар. – Имеешь свою точку зрения и сиди на ней.

– А разве начальство не может с подчиненными обсуждать? – поддел, в свою очередь, и Штуб. – Ведь мы рассуждаем?

– Пожалуй…

На другой день Ястребов порекомендовал Штубу приналечь на изучение фашистской литературы – «Майн кампф», Розенберг и все прочее в этом роде. Читать, разумеется, следует исключительно по-немецки.

– Будет сделано.

Кроме того, Штубу надлежало в самом спешном порядке вернуться к ремеслу, которое он изучал в нежные годы юности, – к портняжьему делу. Для чего – Ястребов не объяснил, а Штуб не спросил.

– И не на портняжку учись, а на самый высший класс, – жестко сказал Ястребов, – да еще так учись, словно в академии Генерального штаба, со всей серьезностью. И без чувства юмора попрошу, – слегка повысил он голос, заметив, что Штуб улыбается. – Мужской портной люкс, или экстра, или черт его знает какого полета, но с полетом.

Штуб все еще посмеивался.

– Ничего смешного не вижу, – ворчливо произнес Ястребов, – от степени твоего проникновения в ремесло будут и другие проникновения зависеть. А может, и не такое уж последнее обстоятельство, как жизнь. Чего там ни говори железного, а милая штука она – эта жизнь! Или не находишь, при своем мнении остаешься?

– Это смотря как жить, – твердо и уверенно ответил Штуб. – Пасионария замечательно сказала: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» Осмелюсь от себя добавить: лучше совсем не жить, чем делать то, во что не веришь.

– То есть?

– Это к вашему подозрению насчет дутых дел. Так вот – лучше не жить.

– Здесь – согласен, – невесело ответил Ястребов и отвернулся.

Еще два дня они говорили о разном, вместе обедали, вместе ужинали, вдвоем попивали холодный боржом. Антон Степанович все его выспрашивал, словно примериваясь, где у Штуба слабое место, в чем он простак, в чем силен, на какой крючок и при какой наживке можно его поддеть. Штуб был ровен, спокоен, терпелив, изяществом ума не красовался, острыми формулировочками не блистал.

– А теперь в излишне сером цвете себя рисуешь, – заметил как бы мимоходом хитрый Ястребов. – Но это ничего, неплохо. Вообще же готовь себя на личность заурядную с внешней стороны. Любому лестно чувствовать себя умником, а ты не препятствуй и даже постарайся соответствовать. В случае подозрений скажут: так ведь он дурак отпетый.

– Это как в Швейке? «Выдержал экзамен на полного идиота»?

– Можно и на полного. Давай посидим, глотнем московского кислородцу.

Вдвоем они сели на скамью возле Большого театра, в скверике.

– Вот так, – сказал Ястребов, – вскорости и мы будем воевать с фашизмом. И наше дело будет его задавить.