Рвение помогать и спасать каждую попавшую в беду душу, кажется, введено в эту девчонку внутривенно, а лишать кого-то жизни – противоречит всему ее нутру. Поэтому сколько бы в ее гневных глазах ни горело желание меня уничтожить, я знаю – она не сможет. Не осмелится. Спасует.
– Ты испачкалась, любимая, – большим пальцем стираю с уголка ее губ сливочный крем, зарабатывая очередной огнестрельный взор.
– Спасибо, – лучезарно улыбаясь, благодарит Каролина. – Но больше так не делай. Своими прикосновениями ты делаешь меня еще более грязной… Любимый, – она копирует мой ироничный тон и переплетает наши пальцы, убирая мою руку от своего лица.
Сука.
Это я делаю ее грязной? Она ничего не попутала?
Проглатываю подступающую к горлу ругань и с улыбкой сканирую ее лицо, в который раз пытаясь прочесть в нем то, что эта девчонка скрывает от нас с Владом. Не выходит. Черт. Это бесит. Терпеть не могу, когда пазлы не сходятся. А в нашей ситуации они не просто не сходятся. Я, как будто двухлетний ребенок, пытаюсь затолкать квадрат в треугольное отверстие и искренне не понимаю, почему не получается.
– Дима, – оборачиваюсь на мужской зов и вижу Давида, пробирающегося к нам сквозь толпу. Одного.
Сегодня он пришел без Ангелины, сообщив, что ей нездоровится. Отравление, по его словам, но я слабо в это верю. Мне ли не знать, что моя свадьба – последнее мероприятие, на котором Ангел хотела бы присутствовать.
– Я с удовольствием остался бы до конца торжества, но мне пора уходить, – сообщает Давид, оказавшись рядом с нами.
– Что-то случилось? – интересуюсь, почувствовав напряг брата.
– Нет, ничего такого, с чем я не справлюсь. Еще раз примите мои поздравления. И добро пожаловать в семью Титовых, Каролина, – обращается он к невесте с отточенной до идеала дружелюбной улыбкой.
Даже я бы поверил в искренность его слов, не знай, как он относится к моему решению сжалиться над семейством Гордеевых.
– Спасибо, – в тон ему отвечает Каролина.
– Передавай Ангелине, чтобы скорее поправлялась. Она нам нужна здоровая и полная сил, – проговариваю я прежде, чем брат уходит, а затем возвращаю взгляд на Каролину.
Даже сквозь косметику вижу, как ее лицо побледнело. Она выдыхает и ставит на стол блюдце с тортом, так и не съев больше ни кусочка.
– Ешь, – наклонившись к ее уху, требую я.
– Не хочу.
– Надо. Ты сегодня к еде почти не притронулась.
– Переживаешь за мое здоровье?
– Переживаю, что придется уберегать твою голову от столкновения с полом, когда будешь падать в голодный обморок.
– Боишься, что от удара растеряю последние мозги? – язвит она, не переставая улыбаться на публику.
– Там терять нечего.
– Тогда чего паришься?
– Не хочу тратить время на поездку в больницу. Отсюда мы едем сразу в аэропорт, – напоминаю я твердым голосом, и на сей раз Каролина не припирается.
Умница. Видимо, уяснила, что со мной спорить бессмысленно. И чревато удручающими последствиями.
Остаток всего этого фарса проходит по той же программе. Все веселятся, общаются, поздравляют нас, а мы стойко разыгрываем свои роли, перекидываясь язвительными фразами и целуясь каждый раз, когда толпа кричит «Горько».
Для меня не в новинку представать перед элитой общества тем, кем они хотят меня видеть. Зачастую так легче добиться желаемого в той или иной ситуации, нежели доказывать всем этим людишкам, что я не такой, как они, что мне срать хотелось на их мнение и что могу достигнуть своих целей путями, от которых у многих леди челюсти попадают, а мужчины начнут строить тайные планы по моему свержению.
