Едва я успеваю запереться в препараторской, как слышу звук открывающейся двери в кабинет Беньямина… Корнелия, чёрт бы его побрал, Беньямина! И приветливый голос Феликса, судя по всему, пребывающего в бодром расположении духа. Моё сердце бьётся с такой силой, словно пытается пробить себе выход. Пульс отдаётся в висках. Уши закладывает. Спокойнее дышать? Да разве это возможно? Столько времени я упорно стояла на своём, а теперь, когда он всего в нескольких метрах от меня, мне сложно в это поверить.
Проклятому лжедоктору удалось изничтожить мою веру. Веру в себя и в трезвость собственного восприятия действительности. Ещё накануне появления Феликса!
Феликс! Мысль об одном только его имени обжигает мой разум. Но как? Как он здесь оказался?
Что, если это всего лишь очередной мой мираж? Которого я так упорно ждала каждую ночь последние две недели? Нет! Мне необходимо понять, я просто обязана разобраться с тем, что здесь происходит.
Я прикладываю ухо к двери, мой собственный пульс препятствует разборчиво слышать разговор Беньямина с Феликсом.
– Ну, что ты, братец, не бери в голову. Простой расчёт и необходимое вмешательство, ибо пора, – заключил Феликс о чём-то, что я пропустила.
– Что привело тебя ко мне? – Беньямин, неудовлетворённый его ответом, с едва заметной досадной перешёл к вопросу насущному.
– Да тут такое дело…. Знаешь, возможно, ты и не сразу поймёшь. Во всяком случае, мне сложно осознать суть со мной происходящего…
– Попробуем разобраться вместе.
– Попробуем! Представь такое состояние. Знаю, ты больше пяти тысяч лет не возвращался домой. Но попробуй всё же вообразить такое, когда очередной переход после гулянки оборачивается вдруг доселе неведомым, крайне неприятным ощущением. Диковинное это и противоречивое чувство ассоциируется у меня с «утратой».
– Утрата? Что такого мог ты потерять? – театрально удивился Беньямин.
– А я тебе скажу, – выдыхает Феликс. Неужели он всё знает? – Мои воспоминания похожи на сплошное решето! Его бездонные дыры изводят меня зияющей глубиной. Чтобы засыпать их мне не хватает элементов, точнее, целой массы таковых. Воспоминания за несколько десятков сотен лет – и всё в провалах. Недостающие эпизоды меня сводят с ума, не дают мне, братец, покоя. Разве ж являлась столь противоестественная патология хоть кому-то из наших сородичей? Что такого со мной приключилось? Точнее сказать, кто сыграл со мной дурную шутку? Эта мысль-загадка видится мне важнейшей игрой всей моей бесконечности… Она не оставляет меня. Будто есть там, в этих пустотах «некто», братец. Мне необходимо знать «кто»! И почему! Почему я не помню? – Феликс замолчал. Беньямин его не перебивал, видимо понимая, что тот ещё не закончил. – Не сомневаюсь, ты знаком с сокрушительными ветрами уныния. Случается, угодишь в них, и мало что украшает потом настроение. В поисках вдохновения, возникает желание затевать драматичные, трагичные, порой даже сюрреалистичные события. Такие, что способны взбодрить дух, избавить от неумолимой скуки. Не кори меня, да, за последние несколько месяцев я перепробовал сполна, не мелочился и поставил мир людской вверх дном. И всё не то! Сдаётся мне, только решение этой загадки отныне способно меня удовлетворить.
– Твоё состояние и меня теперь беспокоит, – признался Беньямин и подвинул кресло, видимо, вставая из-за стола.
– Собственно, – перемену в интонации Феликса заметила даже я через закрытую дверь, – энергия привела меня к тебе, Корнелий. Я чувствую, что найду ответы здесь, у тебя. Быть может, тебе что-то известно, и ты меня просветишь.
