Дева под ним вдруг вздрогнула и притихла, словно до неё, наконец, дошло: всё происходит не во сне, а наяву.
Её сонные глаза в ужасе округлились. Бесследно растворились последние попытки Феликса себя контролировать. Напрасно она его испугалась.
Подумать только! Она горячо желает и лихорадочно боится. Ни его, ни её поведение не способно предотвратить неизбежное – это их замкнутый круг. Вместе с тем, Феликсом движет не только сила желания и страха девушки. Совершенно абсурдное её поведение пламенно заводит его: дева была счастлива от одной мысли о близости с ним, воспринимая эту близость как сон. А, приняв действительность происходящего, так яростно пыталась теперь этой вожделенной близости избежать.
Он прижал её сильнее. Попытки вырваться наивны. Нигде не скрыться от него. Такого поразительно сумбурного букета чувств в одном сосуде Феликс не припомнит. Обожание и страх. Он втягивает запах её волос. Сострадание и отчаяние, страсть и обида, тоска и вина. Хотя на память полагаться ему явно не приходится. Однако с этой особью определённо что-то не так. Одним стремительным движением Феликс освободил её тело от тонкой рубашки, другим снова прижал к себе. Дева сопротивлялась теперь уже изо всех сил.
– Не знаю, как мне поступить… – прозвучал спокойный, вполне ожидаемый голос за спиной Феликса.
– Не трать слова, не говори, что ты специально за дверями момента, столь не подходящего, не дожидался?
– Картина разворачивается весьма занимательная. И к чему бы мне в её создании препятствовать творцу? Уж точно не о тебе заботы ради, друг мой. Но ты вошёл в мой дом без приглашения и пренебрегаешь моим гостеприимством. Вот этого терпеть, пожалуй, я не стану.
– Тебе ли упрекать меня, Корнелий? Сдаётся мне, что я здесь пострадавший, и одному мне́ не известно, что знает всяк и каждый. Помимо прочего, что можешь ты? Осмелишься ответить мне? – сквозь зубы прорычал заведённый Феликс, продолжая прижимать дрожащую обнажённую деву к себе, словно голодный зверь, не подпуская к свежей добыче соперника. – Твои возможности обузданы. Тогда как, вот он я, жажду приключений и не имею ровным счётом ничего, чем мог бы дорожить. Тебе же, братец, очевидно, есть, чем рисковать! – демонстративно бросив взгляд на испуганную девушку, с угрозой ухмыльнулся незваный гость.
– И в этом случае ты её не тронешь… – загадочно, но не менее угрожающе вздохнул Корнелий.
– Я хочу… чтобы ты… вернул мне мой рюкзак, и не появлялся передо мной до тех пор, пока я не буду готова! Или, вообще, никогда! – вдруг осмелев, прокричала на одном дыхании добыча, напомнив о себе Феликсу.
– Ха! – Движением едва уловимым для человеческого взгляда, поражённый Феликс оказался прямо перед Корнелием. – Посвящённая Повелевающая! Подло, братец! Что такое ты вытворяешь?
* * *
Стоя в плотную друг к другу джинны выглядели весьма устрашающе. Физически ощутимое напряжение повисло в помещении. Казалось, ещё чуть-чуть, и комната бомбанёт, а стены вместе со всем её содержимым развеются песчаной бурей.
С замиранием сердца Иона наблюдала за грозным молчанием соперников. Её пожирало чувство беспомощности. Чувство вины. Не таким представляла она себе свободного Феликса. Ничто в нём не говорило о том, что он стал счастлив, обретя свободу: его действия, его слова, даже его внешний вид – всё говорило ей об обратном.
Да, выглядел Феликс чрезвычайно развязно: привычно спутанные волосы торчали дыбом пуще прежнего и совсем не производили былого впечатления. Когда-то привлекательный льняной костюм висел на нём живописными лохмотьями: петли на рубашке были сорваны, жуткие тёмные пятна повсюду, брюки, вытянутые на коленях, почти полностью закрывали его голые ступни. Это была настоящая дикость, а хуже всего то, что она являлась сознательным выбором Феликса. Ведь он вполне легко мог всё исправить.
