– Вы к нему куда более милосердны, чем он к вам, – сухо заметил Уилсон.
Зан было неприятно слышать нотку горечи в собственном голосе, когда она отвечала:
– Боюсь, мы с Бартли теперь не слишком любим друг друга. С другой стороны, я уверена, что вы не затеяли все это просто ради развлечения.
«Еще я знаю, что моя работа обойдется тебе по меньшей мере втрое дешевле, чем услуги Бартли, – подумала Зан, расставаясь с архитектором у внушительного входа в небоскреб. – Ладно, пусть это будет моей личной головной болью. Я не смогу заработать много денег, получив этот заказ, но для меня сейчас куда важнее сделать себе имя».
Когда Зан ехала в такси в свой офис, она вдруг заметила, что слезы, сдерживаемые так долго, потекли наконец по ее щекам. Она поспешно достала из сумки темные очки и надела их. Когда такси остановилось на Пятьдесят Восьмой улице, Морланд, как обычно, оставила водителю щедрые чаевые. Александра была уверена в том, что каждый, кому приходится ради заработка ежедневно колесить по улицам Нью-Йорка, честно их заслуживает.
Таксист, пожилой чернокожий с ямайским акцентом, горячо поблагодарил ее, а потом добавил:
– Мисс, уж извините, я не мог не заметить, что вы плачете. У вас сегодня плохой день. Но может быть, завтра все будет выглядеть намного лучше. Вот увидите.
«Если бы только это было правдой», – подумала Зан и ответила таксисту шепотом:
– Спасибо.
Она еще раз промокнула глаза платком и вышла из машины. Но завтра все не будет выглядеть намного лучше.
Может, этого никогда не случится.
Отец Эйден О'Брайен провел бессонную ночь, переживая за молодую женщину, которая призналась ему на исповеди, что имеет отношение к готовящемуся преступлению и не в силах предотвратить некое убийство. Он мог лишь надеяться, что раз уж совесть заставила ее хотя бы отчасти избавиться от страшной ноши, рассказав все священнику, то, возможно, она же вынудит бедняжку и не допустить смертного греха, подтолкнет к тому, чтобы не позволить лишить жизни человеческое существо.
Он молился за эту женщину во время утренней мессы, а потом с тяжелым сердцем приступил к своим обычным дневным делам. В особенности ему нравилось помогать в раздаче пищи и одежды нуждающимся. Их церковь занималась этим уже восемьдесят лет. В последнее время число людей, которых они кормили и одевали, заметно выросло. Отец Эйден трудился, раздавая завтрак, и с удовольствием наблюдал за тем, как светлели голодные лица, когда люди принимались за овсяную кашу и яичницу-болтунью, прихлебывали горячий кофе…
Потом, уже в середине дня, настроение отца Эйдена улучшилось еще больше, потому что ему позвонила старая подруга Альвира Михан и пригласила на ужин этим вечером.
– Я должен отслужить пятичасовую мессу в верхней церкви, – сказал он ей. – Но она закончится около половины седьмого.
В общем, отцу Эйдену предстояло провести приятный вечер, хотя он и знал: ничто не в силах освободить его от той ноши, которую возложила на его плечи та молодая женщина.
В 6.25 отец Эйден сел в городской автобус и поехал к южной части Центрального парка, к тому дому, где Альвира и Уилли Михан жили с тех пор, как на них обрушился лотерейный водопад в сорок миллионов долларов. Консьерж по громкой связи сообщил Миханам о его прибытии, и, когда лифт остановился на шестнадцатом этаже, Альвира уже ожидала гостя. Аппетитный запах жареного цыпленка заполнил холл, и отец Эйден с удовольствием направился следом за хозяйкой к источнику этого аромата. Уилли стоял в прихожей, чтобы помочь монаху снять пальто. Он уже заранее приготовил его любимую выпивку – бурбон.
