Его цель – спасти мир и обеспечить семью, а ее намного скромнее: накормить повкуснее, спинку потереть, массажик сделать и на ночь сказку рассказать.
Как оказалось, главным сказочником в семье Медведевых был все же Сергей.
И как Полине все это теперь принять? Что с ней будет, когда откроется, что ее уют и счастье оказались ненастоящими, а забота – никому не нужной, что авралы и заседания проводились не на работе, а в сауне или на чьих-то съемных квартирах?
Иза сразу заговорила о разводе, Саша же пока воздерживалась по поводу какого-либо решения, а Полина… Полина наверное простит его, если Сережка решит сохранить брак. А он наверняка так и сделает. Где ему еще найти такую чтобы готовила, стирала, на ночь чистую рубашку с собой давала, накрахмаленную и надушенную. Как же – ведь Сереженька устанет и вспотеет, когда заполночь будет спорить с начальством о перспективах развития и стратегии производства, а выглядеть должен всегда свежим и представительным!
Его-то шалавы-студенточки и не умеют, наверное, борщ сварить или стрелки на брюках отгладить. Да им это и не надо, они больше по другой части промышляют и мастерство оттачивают, а Сережка – он к уюту привык, вниманием жены избалован, без нее ничего не может.
Нет, за Польку он будет бороться до конца, и наверняка еще постарается выставить ее подруг в таком свете, что они окажутся просто подлыми завистницами, готовыми оклеветать честного человека. Нда, дела…
– Хорошо, Поля, я пойду с тобой на эти занятия, – вздохнула Саша, отодвигая тарелку с кожурой. – Только при одном условии…
– Давай, говори уже, чего потребуешь взамен? – вздохнула девушка с притворной досадой, откидывая густую длинную косу на спину. – Но имей в виду – коллекцию календариков и кофеварку я тебе все равно не отдам, ни при каких условиях, даже не проси.
– Ладно, кофеварку свою с календариками можешь оставить себе, что я зверь какой-то, что ли. Но пообещай, что пироги ты печь не перестанешь. Обещай! – сделав страшные глаза, потребовала Саша. – Клянись на мукЕ, что плюшки и курники по-прежнему будут встречать нас в твоем доме.
– Ох, Сашка, без ножа режешь, – теперь Полинин вздох не казался наигранным. – И зачем тогда нам шейпинг, если потом пирогами будем набивать животы, подготовленные для шашечек пресса?
– А вот надо, потому что вкусно. Даже Иза готова злоупотреблять ими, а ты знаешь, как она печется о своей фигуре.
– Да уж, ее фигура – ее хлеб, – кивнула Полина, подвигая подруге чашку с чаем.
– Но даже от этого хлеба она отказывается ради твоих пирогов. Так что, мать – да здравствует сдоба! Из твоих рук – что угодно!
– Отлично, завтра без двадцати восемь буду ждать тебя у входа в школу. В спортивном костюме.
– Что, уже? Так быстро? И надышаться перед смертью не дашь?
– Конечно! У нас соглашение, ты забыла? Я твое условие выполню, и дело теперь за тобой.
– А мужчины-то там хоть будут? – Саша умела делать такие умильные мордочки, что не рассмеяться было не возможно, и Полина не удержалась, хихикнула.
– Только один – тренер.
– Правда? А конкуренток, то есть занимающихся, много?
– С тобой – человек двадцать.
– Многовато. Ладно, на месте прикинем, разберемся.
Полина обошла стол, желая заключить подругу в свои объятия, как делала всегда, но Саша вдруг дернулась и отстранилась. Она отвела взгляд, смущаясь от того, что ее действия выглядели по меньшей мере нелепо и странно, но не могла сейчас обниматься с подругой, пока скрывала от нее страшную правду. Девушка деликатно сделала вид, что ничего не заметила.
