– Добрый вечер. Не думала, что так задержусь, но стала подклеивать старые книги, а это дело всегда затягивает.
– Везет нашему селу на библиотекарей.
Похвала была приятной. Усевшись рядом, я устало вытянула ноги и расслабленно вздохнула.
Возраст тети Вера уже давно перевалил за восемьдесят, но она никому не разрешала называть себя по имени отчеству. «Да я тут родня всем, чего это ты удумала», – недовольно говорила она, когда пару лет назад я делала попытки обращаться официально. Мне бесконечно нравились доброта этой пожилой сухонькой женщины, ее теплый взгляд и желание поддержать любого в трудную минуту. Нелегко было прижиться на новом месте, и тетя Вера в свое время взяла надо мной шефство. Она приносила столько пирогов, варенья и солений, что и съесть-то было невозможно. «Кушай, кушай», – приговаривала она, оставляя в библиотеке очередную трехлитровую банку квашеной капусты.
– Хороший вечер, не холодно.
– Дождя бы не было, а то опять поясницу ломить начнет, – посмотрев на небо, ответила тетя Вера и поправила узел пушистого платка. Она хорошо вязала, и сейчас рядом стояла небольшая корзинка с пряжей и спицами. Темнота для рукоделия не помеха, если руки помнят узоры. – А ты чего такая довольная? Глаза аж горят!
– Не знаю… Просто так. – И вдруг я поняла, что могу получить ответы хотя бы на некоторые вопросы. Они кружили в душе и не успокаивались. Многое не интересовало меня раньше, но теперь… – А Семен Григорьевич Беляк сколько лет живет в селе? Он книги в библиотеку приносит, говорит, не нужны ему… И как-то интересно стало узнать, кто он и откуда родом.
– Отсюда он, откуда ж ему еще быть, – махнула рукой тетя Вера. – Долго здесь не жил – это правда. А потом вернулся. Знаю я, что про него Тимофеевна болтает… Это с ее злого языка Семена Колдуном прозвали. И что за баба вредная!
– Мне кажется, характер у него непростой, может, еще из-за этого.
– А ты себя вспомни, когда приехала. Часто ли ты гостей к себе звала? Точно птица в клетке сидела, тебе дверцу-то отвори, а все равно не вылетишь. Пирогами, да огурцами солеными приманивать приходилось.
Мы обменялись взглядами и засмеялись. Есть люди, рядом с которыми удивительно спокойно, и тетя Вера, бесспорно, именно такой человек.
Свет фонаря освещал нас, и хорошо была видна суетливая мошкара, летающая бесцельно зигзагами. В отдалении залаяла собака, у Серегиных на веранде зажегся свет, и донесся требовательный голос бабы Иры: «…и чтоб дома был в десять, хватит колбасой по селу носиться… уроки делать, кто будет?..»
Полюблю ли я когда-нибудь Игнатьевку?
Наверное, я ее уже полюбила.
– Ольга Тимофеевна говорит, что у Семена Григорьевича татуировки дьявольские на груди, – улыбнулась я, желая продолжить разговор.
– Дура она, вот и мелет чушь всякую, – твердо ответила тетя Вера и недовольно фыркнула. – Образование у него химическое. И еще он этот… как его… который про людей и природу все знает…
– Биолог?
– Да! Вот у него там и нарисованы штуки всякие. Схемы вроде. Кружочки и палочки.
– Строение молекул?
– Ты мне такие сложные вопросы не задавай. Семен прошлым летом крышу у меня перекладывал, так я и увидела татуировки. Когда он из-за жары рубашку снял. Вон у Дмитрича русалки по всему телу, и ничего! Что-то Тимофеевна от него нос не воротит! Нелюдимый Семен – согласна, но жизнь в какие только углы человека не загоняет. Мать его, кстати, библиотекаршей была. Как ты.
