Вернулись мы в хату минут через тридцать. Ступила вторая партия. Слон включил телевизор – там биатлон. Я заварил чай, нагрев кипятильником, как умелый сиделец, себе воды до кипения, взял пару печенюшек и предложил мужикам. Они, естественно, тоже не отказались.
– Можно у тебя закурить взять? – неожиданно поинтересовался Кащей.
Я посмотрел на него вопросительно.
– Я не курю, Жень (имена я быстро запоминал).
– Но у тебя тут лежат сигареты. «Максим». Где-то около блока.
Я встал с кровати, подошел, посмотрел пакет. Там и вправду лежали обычные сигареты, без пачек. По виду достаточно много. Но зачем мама мне их положила? Чтобы я мог угостить кого-то?
– Возьми, конечно, – удивленно пожал я плечами. – Я, правда, не курю.
– Да и мы не сомневаемся, – усмехнулся Слон.
Мужики закурили. На душе вдруг стало тепло. Тепло от того, что все довольны и всем хорошо. Мужики общались, подкалывали друг друга, правда, в половине из их подколов суть я не мог уловить. Тюремные они какие-то были, что ли. Закусывая черный чай печенюшкой, я воздал к зомбоящику свои очи и внимательно начал следить за мужской эстафетой. На первом этапе бежал Гараничев. Меня это удивило. В глубине своих мелких раздумий, я считал, что лучше бы там начинал Устюгов. Заметив мой нешуточный интерес к происходящему на экране, Слон подсел рядом, и мы с ним разговорились. Я рассказал ему о том, что биатлон смотрю с самого детства, но в семье никто им не занимался.
– Отчего же такая любовь? – спросил он.
На что я пожимал плечами. Говорил, мол, непредсказуемость, наверное, всему виной. Вроде как бежит спортсмен полдистанции, допустил промах, ушел на круг, отстает, а тут бах, и на самом последнем огневом рубеже ошибается лидер гонки. А наш прибегает вслед за ним, попадает и бежит последний круг нога в ногу с былым фаворитом. Тут и разворачивается настоящая интрига спортивная.
– Наверное, ты прав, – подметил Слон. – Сейчас наши на шестом. Думаешь, победят?
– Все может быть, – ответил я, сделав очередной глоток.
Слон нахмурился.
– А ты, похоже, очень даже воспитанный малый.
– С чего ты взял?
– Чаем не хлюпаешь. Носом не швыркаешь. Это для них, – кивнул он головой в сторону остальных мужиков. – Данные качества не заметны. Половина из них колхозники, половина – никомушные.
– Никомушные?
– Ну, да. Те, у кого нет никого. А если есть, то давно уже отвернулись.
С нарочито грустным видом произнес Слон последнее предложение. Я невольно проникся сочувствием. Мне стало как-то не по себе.
– Чей вклад то? – спросил он снова, пробегая глазами по моей кружке.
Я улыбнулся.
– То, что не хлюпаю?
– Ну.
– Бабушкин.
– А бабушке сколько лет?
Перед глазами тут же встала картина, как десять дней назад я впервые сыграл перед ней на гитаре. У нее был юбилей двадцатого ноября. 75. За столом сидело много ее знакомых, родных и близких. Был там и мой отец. Правда, семья давно у него другая. Даже очень давно. Но он молодец. Помогал подпевать мне. Бабушка прослезилась. То были слезы радости. А теперь ее ждут слезы горькие, неприятные…
– Малой?
Я немедленно очнулся и отозвался.
– Бабушке, говорю, лет то сколько? – спросил Слон, нависнув надо мной, будто хочет заехать по морде.
– Семьдесят пять, – отвечаю я. – Вот, недавно исполнилось.
– Пожилая уже. По отцовской, видимо, линии.
– Угу, – взял я в рот печенюшку. – По материнской совсем молодая.
Мы продолжили смотреть биатлон. Слон рассказал мне, что сидит уже в пятый раз. За то время, пока сидел, перевидал достаточно лагерей. На некоторых срок летит быстро, а на других и вовсе кажется вечностью. Поведал мне о непростых взаимоотношениях моей статьи и преступного мира. Твердил, чтобы я ни подо что не подписывался.
