Я родом из страны Советов - страница 24

Всего я в этой камере просидел около 8 месяцев. В бане там мы мылись очень редко – раз в месяц всего. А баня состояла из 3-х комнат: 1-ая – раздевалка, рядом с раздевалкой была жарильная железная камера (воздух внутри нее нагревается свыше 100 градусов), во 2-ой – сама баня, а 3-я – где уже одеваются. Так приходишь в эту раздевалку, снимаешь с себя все белье (это чтобы вшей не было), вешаешь все на деревянную вешалку в жарилку и идешь мыться. Там каждому полагаются две шайки воды и совсем маленький кусочек мыла. Распоряжается этим рабочий-заключенный. Так вот и начинаешь мыться. Помоешься и идешь в следующую комнату, а там уже как раз и «жарилка» пришла с вещами. Там одеваешься (а одежда горячая-горячая), и всех вместе уводят обратно в свои камеры.

Вот еще про того парня, который делал все неправильно… С виду он крепкий был, деревенский. Ему как-то раз передача пришла – сухари, хлеб и картошка. А те два мужика начали у него все отнимать, а я стал за него заступаться. Мы сцепились, и они избили меня, а у того парня половину отобрали. Сергей Иванович это все видел, конечно, но за меня не заступился – он занимал нейтральную позицию. Он мне потом, спустя какое-то время, это объяснил: я, говорит, не защищал тебя, потому что нельзя мне ввязываться – при малейшей возможности ко мне придерутся и заставят еще дольше сидеть. Так он мне очень извинительно это все изложил.

А меня тогда очень сильно избили… Я под утро проснулся, голова болит, живот болит… Я подполз к тем двоим – ну думаю, сейчас я им или нос откушу, или горло перегрызу… Очень уж я разозлился. И вот только я подполз к одному, нагнулся, а тот как откроет глаза! Проснулся. И опять они начали меня лупить, потом уже отволокли меня, положили на место. И что интересно, с тех пор они меня уважать стали и один раз даже со мной поделились картошкой. А уважать стали потому, что увидели – я уже тоже стал драться неплохо.

Потом мы уже с ним сели, и он начал есть. Я ему все говорил: «Не ешь много, не ешь», а он все ест и ест, ну и мне тоже немного картошки дал. Так он на второй день уже все и сожрал.

И у него случился заворот кишок – мне об этом потом Сергей Иванович сказал. К парню тому сразу врач пришел, его увели, взяли все его вещи, и больше я его уже не видел. Умер, наверно.

Однажды я услышал шорох и сразу побежал к глазку. Смотрю: из камеры в коридор трое надсмотрщиков выводят человека на расстрел… Делают они все тихо. А он выходит, сам идти не может – его под руки ведут… Вот он из камеры уже почти вышел и вдруг собрался со всей силой – и обратно. Понял, видимо, что это уже конец. А что у него там сил – и нет совсем. Взяли его те три мужика здоровых и потащили. Дверь закрыли. И все. От увиденного у меня такое неприятное ощущение на всю жизнь осталось.

В конце июня или начале июля меня вызывают: «Кулаков, с вещами на выход». Сергей Иванович мне и говорит: «Ну все, тебя освобождают», а я говорю: «Да не может быть…» И все те ребята тоже говорить стали: «Ой, Ванька, какой ты счастливый…» Меня привели в канцелярию, потом в каптерку, отдали мои вещи – пальто, шапку, документы… В канцелярии я за что-то расписался, и мне дали такую бумажку – полоску из тетради в клеточку, а там на машинке напечатано, что я сидел в такой-то тюрьме, с такого-то по такое-то под следствием по статье такой-то и освобожден тогда-то. Потом у меня этот документ все время был с собой, пока я его где-то не потерял. А на прощание мне следователь сказал: «Ты первый выходишь на свободу из этого коридора»