Подруга смеется.
– Я проведу два дня в детской больнице. Мама говорит, что такая благотворительность поможет моей карьере. Репутация и все такое.
Она замолкает.
Мы выходим за территорию школы и медленно плетемся по тротуару. Я засматриваюсь на велосипедиста и неожиданно вспоминаю брата. Он тоже любил кататься в свободное время – его горный велосипед до сих пор пылится в гараже.
– Мил вроде решила газеты разносить, – говорю я. – Друзья будут ей помогать.
– Это лучше, чем сидеть с больными детьми и улыбаться фотографам, – фыркает Нина. – Я уж точно не смогу им ничем помочь, если только мама не поднимет им настроение дорогими подарками. Меня уже тошнит от ее «благотворительности». – Она делает пальцами кавычки в воздухе.
В этом вся Нина. Она ненавидит фальшь, но при этом постоянно находится в ее эпицентре. Мне ее даже жаль. Идти наперекор родителям – это практически всегда лишаться их.
Я вспоминаю свою маму, и мне становится грустно.
– А ты?
Подруга смотрит на меня, и я неуверенно пожимаю плечами.
– Я записалась на работы в лагере скаутов. Буду две недели жить в лесу и бегать от гризли.
– Серьезно? – Нина резко останавливается, и мне приходится затормозить. – Это же чертовски далеко! – Она обиженно молчит, словно я бросаю ее в самый важный момент жизни, а потом идет дальше. – И две недели – это как-то слишком.
– Я просто хочу уехать отсюда, – признаюсь я, смотря себе под ноги. – Папа возвращается только в августе. Я не выдержу все каникулы наедине с матерью.
Замолкаю, чтобы дать Нине время подумать.
– Уеду в середине июля, так что у меня есть месяц, чтобы передумать. – Улыбка трогает губы, но я замечаю, что Нине все равно не по душе моя затея. Не понимаю, почему.
– Но ты не передумаешь, – с упреком говорит подруга.
– Я же не уезжаю навсегда! Всего две недели!
Нина ничего не отвечает, и я чувствую себя виноватой. Почему она так расстроилась? У нас же не было никаких планов на это лето, да и вообще, Нина как обычно проведет его в лагере для теннисистов.
– Ладно, извини, – наконец сдается подруга. Она толкает меня плечом и улыбается. – Просто ты ничего не говорила, а тут я узнаю´, что ты уезжаешь в какой-то лагерь скаутов. Могла бы и сказать.
Мы останавливаемся у светофора, чтобы перейти дорогу, и едкое желание сказать, что я ничего никому не должна, начинает пожирать меня изнутри, но я молчу.
– Я только вчера записалась. Не хотела, чтобы кто-то заставил меня передумать. – Пожимаю плечами. – Даже мама не знает.
Я переступаю с ноги на ногу и незаметно вздрагиваю, когда мимо неожиданно проезжает автомобиль. Кто-то где-то кричит, потом смеется. На другой стороне улицы напротив нас стоит парочка и держится за руки. Я отвожу от них взгляд.
– Ладно-ладно, – сдается Нина. – Прости.
– Ничего.
Загорается зеленый, и я делаю шаг вперед, чтобы перейти дорогу, но меня кто-то хватает за локоть, заставляя остановиться, – буквально через секунду передо мной проносится мотоцикл, и сердце у меня в ужасе сжимается. Еще бы секунда, и я могла оказаться прямо под колесами.
Цепкие холодные пальцы отпускают меня, и я оборачиваюсь. Слева чуть позади стоит парень, и я на мгновение думаю, что это Рори, мой погибший старший брат, но потом присматриваюсь и понимаю, что нет. Это не он. Незнакомец в черной кепке и огромных солнцезащитных очках. Не могу разглядеть его лицо, но вижу выглядывающий из-за ворота футболки шрам от ожога.
