Адвокат Гесса Зейдль вскакивает с места:
– Германия – не родина антисемитизма!
– Соблюдайте порядок!
– Германия…
– Я лишу вас слова! – Лоренс приподнял свой молоток.
– Я бы хотел заметить, – Зейдль перехватывает инициативу, – трибунал разрешил нам использовать произведения американских, английских, французских авторов, чтобы, в свою очередь, доказать их антисемитский характер.
– Соединённые Штаты возражают! Вы протаскиваете в суд антисемитскую литературу! – Шум в зале не даёт Джексону договорить.
Усиленные микрофонами голоса тонут в общем гвалте.
– Соблюдайте порядок! – Лоренс успокаивает присутствующих. – У нас два десятка подсудимых. Есть темы, общие для всех. Трибунал предлагает защите не останавливаться на одном вопросе по каждому из подсудимых. Возражений нет? Приступаем к опросу подсудимых. Итак, Герман Геринг, вы признаёте себя виновным в предъявленных вам обвинениях? Ближе к микрофону, Герман Геринг!
Геринг встаёт со скамьи подсудимых:
– Прежде чем ответить на вопрос суда…
– Подсудимым не разрешается делать заявления, – прерывает его Лоренс, – и вы об этом знаете. Признаёте вы себя виновным?
– Я не признаю себя виновным, – Геринг сделал ударение на каждом из слов.
– Рудольф Гесс! – Лоренс по-прежнему спокоен и педантичен.
Гесс встаёт:
– Нет. Я признаю себя виновным перед Богом.
– Это признание себя невиновным? – Лоренс невольно вызвал смех в зале. – Если будет шум, я потребую покинуть зал! Это относится к каждому!.. Пожалуйста, Вильгельм Кейтель.
Кейтель встаёт и говорит чётко и громко:
– Не признаю себя виновным!
– Альфред Йодль?
– Я не признаю себя виновным.
Франк, Фрик, Розенберг, Шахт, Дениц, Редер – никто из них не признал себя виновным.
* * *
– То, что вы пишете… – Ройзман искал подходящее слово. – Czy będzie to rozprawa doktorska?
– Диссертация уже есть.
– Książka? Roman?
– Если бы! – Морозов смутился. – Я не писатель. Живу этим много лет. Работаю в архивах, собираю документы, анализирую их, пишу. Для меня Вторая мировая война – не только война…
Слушая Морозова и Ройзмана, читая их мысли, Ди рисовал в миниатюрном блокноте человечка, с каждым штрихом всё больше похожего на фюрера.
– Hitler, – негромко сказал Ройзман. – Kiedy go zobaczyłem… Когда я впервые увидел Гитлера на экране хроники…
– Он обладал гипнотическим эффектом, – подхватил Морозов. – Был суеверен до судорог. И при этом пророков, гадалок и прочих шарлатанов, не задумываясь, отправлял в концлагеря. Мог часами рассуждать о сифилисе. Никогда не водил автомобиль, знал все типы машин и презирал механиков… Он прожил пятьдесят шесть лет и десять дней. Ему напророчили умереть в этом возрасте. Одна гадалка нагадала ему пятьдесят пять лет, другая – пятьдесят семь. Во Франции маршал Ланн до самой смерти говорил Наполеону «ты», но в Германии никто и никогда не говорил фюреру «ты».
– Вас волнует наказание? – после небольшой паузы спросил Ройзман.
Ди напрягся в азарте – он знал, что ответит этот русский.
– Проблема возмездия. Нюрнберг. И Токио, – уточнил Морозов. – Война не только на Западе, но и на Востоке, её жертвы.
* * *
Китай. Двадцать второе декабря 1944 года.
Мао Цзэдун сидит за столом, на котором стопка из трёх томов китайской энциклопедии, белая эмалированная кружка с крышкой, бутылочка с тушью, кисть, стакан с карандашом и обычной ученической ручкой, под руками – листы чистой бумаги. Справа от стола – карта Китая.
