Я шкурой помню наползавший танк - страница 17

Капитан оказался на редкость добродушным парнем. По крайней мере, в его глазах я не прочел злобы к нам, «проклятым сепарюгам». И вдобавок рассудительным:

– Идиотская затея-вернуть Донбасс в лоно нэньки, – сказал Виталик. – И добром, чует мое сердце, она не закончится.

И вот теперь близ Благодатного происходит то, о чем он предупреждал. То есть на полную мощность врубилась камнедробилка войны, которая с одинаковой легкостью перемалывает танки и кости пехотных капитанов. Правда, попасть с ходу на место сшибки нам не удалось. За железнодорожным переездом асфальт преградил военный грузовик, чей кузов прикрывали лохмотья камуфляжной сетки, что делало его похожим на копну лугового сена и цыганскую кибитку одновременно.

– Поворачивайте оглобли! – велел вынырнувший из-за грузовика служивый и для пущего устрашения топнул серым, словно вывалянным в пыли тысячелетий берцем.

Оглобли мы повернули. Но лишь самую малость, которой вполне достаточно для того, чтобы оказаться вне поля зрения служивого.

Запретили проезд по асфальту? Однако выросшему в здешних краях известны и другие дорожки. В том числе та, которая серой змейкой дремлет у опушки Великоанадольского леса. Надо лишь обогнуть хлебные амбары времён царствования Николашки Второго, и вот она, такая знакомая глазу и ступням, что возникает желание отвесить поклон припудренным пылью ромашкам у ее обочин.

Однако вернусь к хлебным амбарам, которые огибает наша машинёшка. Тем более причина для этого имеется. Именно здесь, задолго до войны, я переступил одну из главных христианских заповедей: «Не укради». Однако в душе продолжает теплиться надежда, что грехопадение будет списано вместе с вылазками в сад мельника деда Панька за яблоками, которые вобрали в себя столько августовского зноя, что о них можно ожечь ладони.

Да и пренебрег я заповедью исключительно с подачи главного редактора, отписавшего мне жалобу уволенного начальника охраны амбаров, на официальном языке именуемых хлебоприемным предприятием.

Директор же сего заведения изложенные в письме обвинения в хищении народного имущества категорически отрицал. Мол, таковые если и имели место, то после увольнения главного сторожа сошли на нет. Таким образом приписанные к хлебному месту граждане поставили меня перед выбором: или переадресовать письмо в прокуратуру, или же самому во всем разобраться.

Решил действовать по второму варианту. Уговорил фотокора, одолжил у приятеля – начальника райотдела милиции парочку сержантов, обзавёлся мешком, и вся гоп-кампания отправилась в хлебные амбары.

За свою жизнь я испробовал много. На траверзе островов Зеленого мыса играл в поддавки со свирепым ураганом, спасался от клыков секача-подранка, однако никогда ещё не испытывал чудовищной вялости в коленках. Спасибо сержантам, в четыре руки перебросили через забор.

Ну, а дальше все пошло наилучшим образом. Собачонка, рядом с которой я приземлился на четыре мосла, вместо того, чтобы поднять тревогу, продолжала вычёсывать левой задней лапой блох, а перебрасывающиеся кукурузными початками полноликие тётеньки вообще не отреагировали на появление чужака. Похоже, визиты воришек здесь не в диковинку.

Окончательно осмелев, я набил мешок семечками из ближайшей кучи и в ожидании развития дальнейших событий, достал из кармана сигаретную пачку.

И они, эти события, вскоре развернулись. Правда, совсем не так, как рисовало мое воображение.