— Что это?
— Такая железная штука, в которой ездят очень быстро, типа карета, только самоходная, на бензине. Нормальные люди себе покупают простую и одну, ездить, а богатые покупают крутые и много, выделываться. Он купил вторую или третью, стоимостью примерно в мою зарплату лет за сто пятьдесят. И приехал на ней меня встречать с работы и хвастаться. Я в ней устроилась удобненько и ноги на приборную панель закинула, а он сказал: «Ноги убери».
Эйнис фыркнула и рассмеялась, Вера скорчила рожицу, пару раз особенно сильно рубанула морковь, фыркнула:
— Ну а я сказала: «Сам на ней катайся» и пошла пешком. Он за мной ехал до самого дома и сигналил как дебил, извинялся, пытался меня затащить обратно в машину и положить мои ноги на любое место, какое мне только захочется, но для меня первое слово дороже второго, первое всегда искреннее. Я не села. Он на следующий день приехал на старой машине, но в неё я тоже не села, сказала — прощай, наша встреча была ошибкой. Он не понял.
Она высыпала звёзды в кастрюлю, попробовала бульон, досолила и опёрлась о стол, вытирая руки.
— Он стал брать измором. Приезжал меня встречать, провожал пешком, я с ним не разговаривала, вообще рот не открывала. Он стал возить мне подарки, всяких мутантских плюшевых медведей и горы роз, я это всё игнорировала, даже в руки не брала, у меня этих медведей, — она поморщилась, — пылесборники, их даже в детские приюты не берут, приходится в семьи раздавать.
Министр рассмеялся и потёр лицо, она буркнула:
— Не смешно! Это проблема. Избавиться от медведя очень сложно, а держать в доме ещё сложнее, а их все постоянно дарят, как будто подарков других нет. «Пусть он напоминает тебе обо мне», — собезьянничала Вера, закатила глаза: — Я блин через полгода не буду помнить твоё имя, а медведь никуда не денется. Задолбали, фантазии ноль. Все делают одно и то же — медведи, цветы, стихи, серенады...
— Ого, — подняла брови Эйнис, — тебе посвящали серенады?
— Бывало, — поморщилась Вера.
— Круто.
— Нифига крутого, это ужасно стыдно, особенно когда имя орут на весь двор, потом все соседи обсуждают, я так два раза переезжала. И никто же не ходит петь трезвым, а пьяным им всем кажется, что они отлично поют!
Барт покраснел и отвернулся, Вера фыркнула:
— Что, знакомо?
— Да, — вздохнул Барт, — я пою. Плохо пою.
Эйнис рассмеялась, подтолкнула:
— И что дальше?
— Он дошёл до маразма и засыпал мой подъезд розами, от моей двери и до выхода, два этажа. Я распсиховалась и устроила скандал, потому, что он заплатил цветочникам и смылся, а мне это всё убирать и от соседей выслушивать, пригрозила подать на него в суд за преследование. Он ушёл, а вечером напился, пригнал свою супер-машину под мой балкон, облил бензином и поджёг.
— Мощно, — округлила глаза Эйнис, — и ты его не простила?
— Ну не нравился он мне, при чём тут простила или нет? Эта машина просто стала последней каплей. От огня пострадали две машины рядом, приезжала пожарка и милиция, они быстро выяснили, какое я имею к этому отношение, я до двух часов ночи отвечала на вопросы и подписывала протоколы, пока этот пьяный дебил спал в обезьяннике, а мне утром на работу, как и всем моим соседям, которые мне потом высказывались. Я думала, если ещё раз увижу его — просто буду бежать без оглядки, он псих, сегодня он машину поджёг, завтра мой дом подожжёт, нафиг мне такая радость? Но он потом только один раз появился, извинился и больше не приходил, и женился через месяц. Многие после меня скоропостижно женятся, как будто, пообщавшись со мной, думают — всё, вся жесть молодости со мной уже случилась, пора остепеняться, растить пузо и продавливать диван, хватит приключений.
