Я всегда делала всю самую черную работу по дому. Том иногда вытирал посуду, но по-настоящему тяжелые задания доставались мне: я натирала карболовым мылом, которое разъедало кожу на руках, деревянные сушилки для посуды и скоблила их жесткой щеткой; я покрывала ступеньки крыльца красным лаком, стараясь не проронить ни капли лака на дорожку; я пропускала стираное белье через огромный гладильный каток в два раза больше меня. Мне было очень тяжело, но это никого не заботило. Если бы я хоть заикнулась о том, что это несправедливо, меня ждало бы суровое наказание.
Однажды я пыталась разгладить простыню, что есть сил налегала на ручку катка, но ничего не получалось.
– Мама, у меня не выходит! – крикнула я. – Это слишком тяжело!
Мама пришла, и мне даже сначала показалось, что она и правда хочет мне помочь. Но помощи я не дождалась: мама резко ухватилась за ручку катка и провернула, прежде чем я успела отдернуть руку.
– Стой! Стой! – закричала я, а рука моя попала между огромными валиками катка.
Мама остановилась и с силой выдернула мою руку. Боль в пальцах была невыносимая, я не могла сдержать слезы, плакала навзрыд, прижимая сдавленную руку к груди. И вдруг мама дала мне пощечину.
– Глупая девчонка! Смотри, что ты опять натворила! – Она кивнула на застрявшую простыню. – Как я теперь буду ее вытаскивать?
Она отправила меня в дом, и я побежала к себе в комнату, чтобы там выплакаться.
Я была не против выполнять всю тяжелую работу, пока Том сидел и играл, хотя иногда и представляла себя Золушкой. С той лишь разницей, что на бал я не попала, принца не встретила и никто меня никуда не увез.
В свободное время мы с Томом часто играли вместе. Я просто увязывалась за ним, куда бы он ни шел, но Том, казалось, не возражал. Ему нравилось мной командовать, а я была только рада прислуживать ему, лишь бы он меня любил. Я подчинялась ему практически во всем, хоть и была всего на два года младше.
Помню однажды, когда мне было пять лет и мы ходили в детский сад, Том подошел ко мне в столовой и сказал, что можно идти домой. Я удивилась: остальные дети в это время готовились к обеду. Том же утверждал, что занятий уже не будет, поэтому можно спокойно идти домой.
Я поверила. Я поверила бы любому его слову. Он был моим кумиром. Так что мы пошли домой. Когда мы уже бежали вприпрыжку по тротуару, Том сказал, что на самом деле нужно было идти на обед, но ему просто надоело сидеть на уроках, а раз он со мной, то его не будут ругать. Я снова поверила. Раз он так сказал, значит, так и будет.
Мы забрели в чей-то сад, и Том заявил, что никому не запрещено срывать фрукты в садах. И опять я поверила своему старшему брату. Мы трясли яблони и обрывали сливы, жадно поедая свою «добычу» прямо на месте. Было весело, мне очень понравилось лазить по деревьям и кидаться яблоками. Настоящее приключение. Возможность забыть об ужасной жизни и о матери.
Ближе к вечеру, когда мы наконец ушли из того сада, я почувствовала себя нехорошо. Сильно болел живот, и мы присели на бордюр передохнуть. К несчастью, мимо проходила одна из маминых подруг. Естественно, она спросила, почему мы не на занятиях. Я даже не успела ничего сообразить, как Том выпалил, что мы опаздываем к зубному, и мы убежали.
Может, нам и удалось бы все скрыть от мамы, но только та женщина как раз шла к ней. Когда мы вернулись, мать уже поджидала нас на пороге, скрестив руки на груди.
