В центре этого процесса, несомненно, стоит фигура молодого врача Рустэма Гатауллина – именно он, работая в отделении хирургии сердца больницы №6, привел на скамью подсудимых своего коллегу Круглова и похищавшую для него ампулы медсестру-студентку Флориду Шацких, врача из Языково Мухамадиева и других.
Сын известного на всю Башкирию профессора-хирурга и сам подававший надежды специалист, он уже давно (наркотики употребляет с 1977 года) катился по наклонной, теряя моральный облик и втягивая в поисках наркотических доз на преступный путь новых и новых людей. Если повнимательней вглядеться в лицо этого процесса, то судьбы почти всех сидящих сейчас на скамье подсудимых перечеркнуты именно его рукой – исколотой рукой наркомана.
– Я очень испугалась, когда на совместном дежурстве Рустэм Гатауллин попросил взять для него наркотик, – показала на суде медсестра Шацких, – но он успокаивал, что отец у него большой человек, а дядя министр1 – и меня, в случае чего, защитят. Мне некуда было деваться, и когда он забрал и унес ампулу с наркотиком, я ввела вместо наркотика больному анальгин с димедролом…
Немало показаний, которые насторожили бы общественность, звучало на этом суде, которому было бы впору стать широким показательным процессом. И тем неудачней казался мне весьма келейный характер рассмотрения дела. Заседания проходили не в зале, а в кабинете председателя суда В. П. Юдина. Для процесса, который коснулся многих болевых точек медицины, он был явно тесноват. За подсудимыми и конвоем помещались три-четыре скамьи – волей-неволей милиции приходилось сортировать публику. Ну как не допустить на заседание жен и матерей подсудимых? Представителей из коллектива? Вот и впускали в кабинет с утра:
– Кем и кому приходитесь? Кто родственник – проходи, остальные посторони-и-сь…
Скамьи в кабинете заполнялись моментально – кто-то давал знак закрыть дверь. Непопавшие еще долго жарко дышали за дверьми… Я намеренно так подробно рассказываю о всех перипетиях этого процесса, потому что курс на гласность, который характерен для нашего общества сейчас и особо подчеркнут на состоявшемся недавно пленуме Верховного Суда СССР, диктует иную точку зрения на практику рассмотрения дел.
Вот почему я даже обрадовался, когда уже на второй день нашего «кабинетного» заседания В. П. Юдин остановил суд и направил дело на дополнительное расследование. Это давало возможность в дальнейшем более широко и гласно завершить процесс, тем более многие, с кем пришлось разговаривать, высказывали мнение, что такие суды надо проводить в лечебных учреждениях, в мединституте, с привлечением самой широкой общественности.
– А почему бы после доследования суду не провести выездное заседание в той же шестой больнице? – спросил я после у Владимира Петровича, памятуя, что половина обвиняемых медиков оттуда, и проведение пусть даже одного или двух выездных заседаний на месте, что допустимо при многодневном процессе, будет иметь воспитательное значение.
– Да захотят ли в больнице проводить такой суд? – усомнился Владимир Петрович. – Столько народу мы у них от дела оторвем, да и большого помещения у них, наверное, нет…
– И неизвестно, какой еще эффект будет, – сказал случившийся при разговоре работник прокуратуры. – Государственный обвинитель принародно только одну речь произнесет, а адвокаты подсудимых целых восемь…
Я понял, что витавшая в воздухе мысль о показательном характере суда энтузиазма не встретила.
