— Я не… не хочу общаться, — ответила я, уткнувшись в одеяло носом. Повернуться на бок почему-то было очень трудно, и я могла отвернуть от доктора лишь голову.
— Я понимаю, — сказал мужчина приятным, баюкающим голосом. Он говорил со мной на английском, но я, конечно, прекрасно его понимала, ведь мы эмигрировали в США, когда я была совсем маленькой. — Но побеседовать мне с вами необходимо — ведь сделана заявка от вашего лечащего врача доктора Старкова.
— Прекрасно, — вдруг стала злиться я. — Так вот кто меня считает ненормальной и подослал вас?!
— Да, заявку на осмотр вас специалистом-психиатром сделал доктор Старков, — повторил спокойно мужчина. — И я также считаю, что вам необходима наша помощь.
— А если я скажу, что мне она не нужна?
— Ваш лечащий врач считает иначе. Я — тоже. И чем быстрее вы пойдёте нам навстречу, тем быстрее придёте в себя, вам станет легче.
— Приду в себя?! — попыталась я сесть на кровати. С трудом, но у меня это вышло. Почти, я полусидела на подушке. Видимо, от злости. — Вы вообще карту мою открывали? Я ребёнка потеряла… Понимаете? Ребёнка! Как скоро после такого можно прийти в себя?!
Я сама не заметила, как по щекам побежали новые дорожки слёз. Ну зачем они со мной говорят об этом? Напоминают, снова лезвием по сердцу режут… Впрочем, я вру сама себе — мне и не удавалось забыть об этом, даже на краткий миг. Даже во сне я вижу снова всё это… Как меня осматривает врач, потому что больше боли я вынести не могла, как созывает бригаду врачей на экстренную операцию, как я слышу их разговоры, пока ещё не уснула от наркоза… Они говорили о том, что умерший плод следует удалить, всё почистить, иначе я тоже умру. Обсуждали, сколько дней я терпела боли, когда поняла, что ребёнка больше не стало. Понимала, но отпустить просто не могла. На что я надеялась, не знаю… Возможно, Старков не так уж и не прав, что мне нужен психиатр…
— Милая девочка, — присел доктор напротив меня, поставив стул у кровати. Его синие глаза, умудрённые опытом, смотрели словно в самое сердце. — Ты пережила большую потерю. Я прекрасно понимаю это. Только мир не остановился. Ты продолжаешь жить, тебя спасли — значит, тебе ещё рано вслед за твоим малышом. У тебя есть родители, которые переживают, не спят ночами и очень ждут своего ребёнка домой. А он капризничает, не хочет лечиться и помочь самому себе.
— Для меня… этот мир остановился, — пробормотала я, крепче сжимая одеяло кулаками, чтобы не начать рыдать во всё горло. Рома, наш ребёнок… Эти боли в теле… Очень больно. И внутри, и снаружи… Никакими таблетками этой боли не запить. Что может понимать этот доктор? У него дети не умирали. Надеюсь…
— Ты не одна такое пережила, милая, — ласково, почти по-отечески говорил со мной доктор. Он даже перестал меня так злить, как вначале своими глупыми вопросами, которые казались мне настолько неуместными здесь и сейчас, что я просто молчала или отвечала однозначно, сухо и коротко. — Есть сотни, тысячи других женщин, переживших то же самое. И большинство с этой болью справились, научились жить дальше. Построили новые отношения, дождались нового чуда.
Нового чуда… Это он о ребёнке?
Я не могу пока думать о других детях… Они как будто все ничего не понимают!
Я прикрыла веки, чтобы отгородиться от доктора. Ещё сильнее закуталась в одеяло, чтобы по максимуму ничего не слышать. С трубками, которые подключили к моим рукам, это сделать было не очень легко, но уж как смогла… Когда же он уйдёт? Когда они все оставят меня в покое?
