Однако липкая мерзкая тревога все равно не отпускает.
Что, если все-таки авария?
Связно мыслить не получается, я лавирую между машинами на максимальной скорости, а в голове лишь одна мысль: только бы все было в порядке!
Через десять минут паркуюсь возле фитнес-центра и кручу головой в поисках зеленого кроссовера матери. Его нет.
Но это ведь еще ни о чем не говорит, верно?
Я влетаю в здание, подбегаю к ресепшен и произношу скороговоркой брюнетке в футболке с логотипом фитнес-центра:
— Исаева Ольга. Проверьте, тут она или нет?
— Молодой человек, мы не предоставляем...
— Это моя мать, и у меня есть основания полагать, что с ней что-то случилось. Быстрее, пожалуйста!
Брюнетка округляет глаза, однако склоняется над монитором.
Спустя полминуты, что кажутся мне бесконечностью, выдает:
— Нет, ее сегодня не было.
— Спасибо!
Я лечу обратно на стоянку, с силой хлопаю дверью и выруливаю на трассу.
Ладони потеют, а сердце стучит так сильно, как не стучало, пожалуй, еще никогда. И ухает вниз, когда я притормаживаю из-за пробки и вижу скорую с включенными мигалками и машину МЧС, которые стоят на обочине встречки. От них до меня метров пятьсот, и, как назло, автомобили впереди встают окончательно.
Я выкручиваю руль и съезжаю на обочину, включаю аварийку и выхожу.
Бегу вперед, молясь про себя всем богам, чтобы это была не мать.
Когда до места остается метров пятьдесят, резко застываю, будто врезаясь в стеклянную стену, потому что вижу в кювете ее зеленый кроссовер, лежащий на крыше. Помятый.
Мне не хватает воздуха, и я падаю на колени, мотая головой сквозь слезы. Вижу, как мужчины в форме поднимают носилки и несут их к скорой. А оттуда безжизненно свисает рука.
— Не-е-ет!
Я ору так громко, что птицы, которые сидят на проводах столбов электропередач, с шумом срываются с места.
Вскакиваю на ноги и бегу к скорой.
«Нет, нет, нет!» — продолжаю кричать про себя.
Меня останавливает сотрудник ДПС. Странно, я не заметил их машины.
— Туда нельзя, молодой человек.
— Там моя мать! Скажите, что с ней?
Вижу сочувствие в его глазах. Зачем он мне сочувствует? Сочувствуют тогда, когда...
Я пячусь и трясу головой.
— Она?.. она... она же не?..
— Она жива, но в очень тяжелом состоянии, ее повезут в первую городскую больницу, можете поехать за каретой скорой помощи.
Жива! Господи, она жива!
— А с ней? Можно мне с ней?
Сотрудник ДПС поджимает губы и качает головой.
И я мчусь к своей машине так быстро, как только могу.
Не помню, как заполняю нужные бумаги. Не помню, что отвечаю врачам, которые задают мне какие-то вопросы.
Ничего не помню.
Помню только, как сижу на скамейке, смотрю в одну точку и покачиваюсь из стороны в сторону. Как встаю, хожу взад-вперед и снова сажусь.
Должно быть, я сижу очень, очень долго, потому что вскоре в коридоре показывается отец. Бледный как смерть. Раз он успел вернуться из столицы, значит, оперируют уже много часов.
Господи, почему так долго?
Отец протягивает мне стаканчик кофе, но я ставлю его рядом с собой. Не хочу. Ничего не хочу. Только бы мать жила.
— Это я во всем виноват. Я. Если бы не я... — бормочет отец полным горечи голосом. — Я себе не прощу, если с ней что-то случится. Не прощу.
— Что значит ты виноват? Тебя даже в городе не было!
А потом до меня наконец доходит смысл его слов, и я смотрю на него осмысленным взглядом.
О чем он вообще?
Тогда отец сжимает в руках свой, уже пустой, стаканчик и заговаривает.
