А дальше Галинка даже не успела заметить, как это произошло: Судакова вдруг резко ойкнула и с мучительной гримасой повалилась на пол танцкласса, схватившись за ногу и подвывая.
Все вокруг растерялись и замерли. Все, кроме Кости, который тут же бросился к девушке, и Паши Калинина, который быстро присел рядом и коснулся её ноги.
– Лека, ты как?! – обеспокоенно спросил Костя; лицо его выглядело не на шутку встревоженным, видимо, он и в самом деле за неё испугался.
– Ай! – взвизгнула тем временем Лека, потому что Калинин подложил под её ногу специальный валик, который обычно использовал для минусового шпагата, закатал вверх штанину и принялся с озабоченным видом ощупывать икроножную мышцу девушки. *
– Не шевели ногой, пожалуйста, – спокойно попросил он, умело скрывая тревогу, но Галинка чувствовала, что он всё-таки волнуется. – Мне нужно понять, насколько это серьёзно.
– Больно… – снова тихонько заскулила Лека, явно изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Внимательно осмотрев и ощупав её ногу, Павел заметно расслабился и с облегчением выдохнул.
– Похоже, всего лишь небольшое мышечное растяжение. Слава богу, не сухожилие – это было бы гораздо хуже.
– Тогда почему так сильно болит? – жалобно спросила она.
– Потому что ты плохо разогрелась, а я ведь предупреждал, – мягко пожурил её Павел и, обернувшись, нашёл взглядом Галинку.
– Можешь проверить мою сумку в раздевалке? Там должен быть кетонал. А ещё захвати, пожалуйста, там же эластичный бинт, надо сделать компрессионную повязку. Не дёргай ногой, я же сказал! – переведя взгляд на Леку, строго повторил он.
Кивнув, Галинка понеслась в мужскую раздевалку. Она хорошо помнила спортивную сумку Калинина, он неизменно приезжал с ней в общежитие, и чего там, оказывается, только не было! Балетки, трико, шерстяные гетры (это летом-то?!), полотенце, чистые носки и футболки, какие-то мази и кремы, таблетки, бинты, лейкопластырь… “Набор танцора”, – усмехнулась Галинка, выуживая из этой пёстрой и разномастной груды оранжево-белый тюбик кетонала.
– А может, всё-таки вызвать настоящего врача? – предложил Костя, плохо скрывая скепсис, когда Галинка вернулась в зал и протянула Павлу гель с бинтами.
Калинин покосился на него и усмехнулся:
– Не доверяешь?
– Просто хочу, чтобы ей стало легче, – нервничая, отозвался тот. – Вы что, не видите – ей больно!
– Всё я прекрасно вижу, – невозмутимо кивнул Павел, колдуя над Лекиной ногой. – И сам многократно испытывал подобную боль… даже ещё хуже. Это неприятно, но не смертельно. До свадьбы заживёт.
– А танцевать я смогу? – со страхом спросила Лека.
Павел взглянул на неё с явным одобрением:
– Наш человек – сразу главным интересуешься! – и весело подмигнул. – Не переживай, это совсем лёгкое растяжение. Отлежишься несколько дней – и вперёд!
– Несколько дней? – расстроенно ахнула она. – А как же отчётный концерт? На самом деле, у меня уже не так сильно болит, правда! Я потерплю, честное слово, я нормально станцую и никого не подведу! – глаза её заволокло слезами.
– Так, Лека, послушай, – Павел вмиг стал очень серьёзным. – Это очень похвальное качество для танцовщика – стремление выйти на сцену любой ценой, через боль, кровь, пот и слёзы. Я и сам такой, правда. И с переломанными ногами приходилось танцевать, и с вывихами, и с растянутыми мышцами и связками. Но… прямо сейчас тебе надо думать о будущем. Ну, выйдешь ты в воскресенье с растяжением на сцену. И даже, действительно, станцуешь, я верю. Да вот только ногу можешь угробить так, что потом никогда не восстановишься.
