– Что с вами? – огорченно спросил Никитин. – Я не хотел вас обижать… Берите, – насильно всунул он им в руки по конфетке. – Ну, дурочки… Любовь Васильна, успокойте их. Пересядьте, вот сюда к окошку поближе к ним.
Оттого, что он держал конфеты во рту, голос его был не страшный. Ребята сжались на сиденьях, как воробьи на морозе. Учительница, все еще не пришедшая в себя, деревянными шагами, держась за спинки сидений, перешла к окну. Никитин всыпал ей в ладонь горсть карамелек. Несколько штук не уместилось в ее маленькой ладони, упало на пол.
– Угости ребят и успокойся. Мы вас обижать не собираемся. От вас, Любовь Васильевна, от вашего спокойствия будет зависеть все, – похлопал ее по руке Никитин, перешел к кабине и обратился к водителю: – Вася, чувствуешь, жизнь этих детей в твоих руках. Будь умницей, кати и кати потихоньку, на гаишников внимания не обращай! С ними мы разберемся… – Никитин деловито оглядел салон, скомандовал нам: – Амбал, присядь к взрывчатке! Чуть что, взрывай!.. Хмырь, не торчи, присядь сзади, чтоб голову не видно было, и контролируй!
Я заметил, что кое-кто из ребят среагировали на клички Амбал и Хмырь, воровато оглянулись и снова опустили головы. Вид у них был такой, словно они не выучили урок и теперь боялись как бы их не вызвали отвечать. Учительница что-то шептала испуганной девочке, которая плакать перестала, но по-прежнему дрожала и не поднимала голову.
Сучков присел на корточки перед сумкой с кирпичами и взрывателем, расстегнул ее и устроился прямо на полу между сиденьями, положил автомат на колени. Я сел на ступени у задней двери, а Никитин, наоборот, у передней.
– Вась, дорогу на военный аэродром знаешь? – спросил он. – Кати туда!
Меня раздражало, что даже сейчас Никитин молчать не мог, а потом я понял: говорил он без умолку, чтобы снять напряжение, успокоить ребят. Если будем молчать, может случиться нервный срыв, истерика.
Понял и сам заговорил громко, впервые с начала операции. Конфету в рот сунуть не забыл.
– Ребята, хотите загадку? Сроду не отгадаете!
– Давай, Хмырь! – поддержал Никитин.
Я видел, что ребята прислушиваются, приободряются, почувствовали, что ничего плохого с ними не делают и вроде бы не собираются.
– Слушайте, – начал я. – К реке подошли два человека и увидели лодку. Но она оказалась одноместной. И все же они благополучно переправились и пошли дальше. Отгадайте, как они сумели переправиться?
Ребята молчали. Я думал, что они меня не слушали, не воспринимали. Но вдруг в тишине одна из девочек тихо произнесла.
– Они с разных сторон к реке подошли. Один переплыл в одну сторону, а другой обратно.
– Вот это да! – захохотал Никитин. – А я сижу, думаю, как же они ухитрились? Сроду бы не угадал… Ну, ты молодец! Отличница, наверное?
Ребята зашевелились, оживились, стали смелее оглядывать нас.
– Ну, чего молчишь, отличница? Как тебя зовут? – спрашивал Никитин у девочки, разгадавшей загадку. – Любовь Васильевна, как она учится?
– Лида хорошо учится, – ответила бесцветным голосом учительница. Она еще не пришла в себя. Носик ее по-прежнему был неестественно розовый.
– И зовут тебя хорошо, – говорил Никитин девочке. – Знаешь, даже стихи есть про тебя: хорошая девочка Лида в нашем Ростове живет. Я с именем этим ложился, я с именем этим вставал… «Хорошая девочка Лида!» – на парте своей написал…
– Милиция… За нами… – хрипло сказал водитель и прокашлялся. До этого он все время молчал.
