Милидия ожила, ожила в тот самый миг, когда доктор сообщил ей о том, что она ждёт ребёнка. Мгновением исчезла её болезненная апатия, и даже гордость стала не такой холодной и колючей. Девушка стала кроткой и ласковой с доктором, она перестала бояться его нелюбезных манер и сносила их со снисходительной улыбкой. Теперь ведь она знала, что кричит он не со зла. Она доверилась ему и покорно выполняла всё, что он велел. Причина такой перемены поведения в отношении своего спасителя была не только в том, что девушка смогла рассмотреть сквозь его строгость и сварливость его доброе сердце. Очень скоро она поняла, что перед ней не деревенский знахарь и не дилетант, нет, перед ней был настоящий врач, истинный профессионал своего дела. Должно быть, он недооценил умственные способности своей пациентки, а потому вёл себя с ней свободно. Расспрашивая молодую женщину о её самочувствии, доктор, пологая, что она не понимает его слов, позволял себе вслух делать предположения, используя термины, по которым Милидия догадалась, что он связан с наукой. Этот странный человек постоянно что-то писал, на разбросанных по столу бумагах и все его коробочки и скляночки с препаратами были подписаны, причём подписаны на латыни. Госпожа Фейрфакс заметила за доктором ещё одну особенность, когда он дотрагивался до её лба, он не просто определял, есть ли у неё жар или нет, но мог и примерно назвать температуру в градусах. Это было удивительно. По какой-то необъяснимой причине этот человек скрывал свою учёность. А он ведь был ещё и прекрасным химиком. Понятно, что под рукой у него не было и быть не могло многих необходимых лекарств, и потому он вынужден был составлять их самостоятельно. Нередко девушке приходилось наблюдать, как этот талантливый врач хмурит брови и глубоко задумывается, а потом вдруг восклицает:
– Точно, как я мог забыть, ведь это соединение содержится в соке душицы, – или что-то вроде такой фразы.
Но если доктор и раскрыл перед ней свою учёность, то Милидия не собиралась показывать свои знания ему, потому что боялась, что это отдалит его от неё. Она не знала, по какой именно причине, но таковая, безусловно, имелась, этот человек скрывал всё о себе. Ведь она так и не смогла узнать даже имени своего спасителя.
То, что ушла её тревожность и то, что она так обрадовалась, узнав о своём ребёнке, благотворно сказалось на состоянии Милидии. Теперь ей было ради кого жить, а потому она всеми силами старалась поскорее выздороветь. Мысль о её малыше не покидала её ни на минуту. Она всё гадала, каким он будет, и при этом уже заведомо считала его самым красивым, самым умным и самым лучшим ребёнком на свете, так ведь думает любая мать. Да, она понимала, что прежде чем он родится, должно пройти ещё много и много времени, ведь она и её малыш ещё только в самом начале пути. Да, она знала, что впереди их ждёт ещё много трудностей, связанных с тем, что она потеряла свой дом, своих близких и всё, что касалось её таинственного прошлого. Но Милидия не боялась ничего, в сердце её была лишь одна любовь. Она знала и о боли, которую ей предстоит вынести, прежде чем дать жизнь своему ребёнку. Но и это не пугало её, эта боль была для неё священной.
Она не считала себя вправе загадывать и что-либо просить у судьбы, и всё же Милидия очень хотела иметь сына. Это было из-за того человека на портрете в её медальоне, из-за Фредерика Фейрфакса, того, кого она считала своим мужем, а следовательно и отцом своего ребёнка. Нет, она так и не смогла вспомнить кто он, и как они познакомились, и как они жили вместе, девушка лишь чувствовала, что между ними была сильная и искренняя любовь. А полюбить она могла только очень хорошего человека: смелого, доброго, благородного. Эти глаза: васильково синие глаза смотрели на неё с его портрета. Сначала они показались ей дерзкими и насмешливыми, но потом она понял, что этот пронзительный взгляд принадлежит талантливому человеку, готовому идти против толпы за свои принципы. А ещё он был готов любить не щадя себя, это Милидия прочла в его лице, и она верила, что любил он лишь её одну.
