– Доброе утро, товарищи! – после скрипа и скрежета пробивающегося по бесконечным проводам всесоюзного эфира бодро и ласково сказала дикторша. – Сегодня пятница, восемнадцатое октября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Московское время четыре часа утра. Начинаем трансляцию передач Всесоюзного радиовещания.
Тут же заполонил всю большую трёхкомнатную квартиру симфонический пафос гимна СССР, отчего у каждого, видно, жителя города возникало желание быстрее вскочить с кровати и принять торжественную стойку. Никто ведь приёмники в Зарайске никогда не выключал. Старая традиция. Она жила с момента появления в землянках, домиках, домах и коммунальных квартирах траурно-черных круглых громкоговорителей с дрожащей от звуков мембраной, сделанной из загадочного материала, похожего на барабанную кожу.
Лёха спрыгнул на пол вторым. Потому как в соседней комнате батя уже делал зарядку под всесоюзный гимн, а заканчивал под местный, прославляющий родную Казахскую ССР. Отец был мастером спорта по лыжным гонкам и в соревнованиях участвовал до сих пор. Когда до сорока всего год оставался. Поэтому заряжался он с утра не для хорошего самочувствия, а во имя сохранения хорошей спортивной формы. Зима почти рядом. А там – минимум пять-шесть всяких соревнований. У Лёхи легкоатлетические турниры крутились круглый год. Зимой в залах, а с весны до осени – на единственном, но мастерски сделанном стадионе, каких в самой Алма-Ате-то было штуки три, не считая, конечно, центрального.
Поэтому состояние боевой готовности надо было нянчить как дитё малое – без передышек и уважительных причин. В шесть утра с 1 января по 31 декабря Лёха быстренько влезал в спортивный костюм, кеды, накидывал на голову трикотажную шапочку с ушами и пробегал пять километров через дворы четырехэтажных страшилищ, вдоль асфальтовых и естественным образом продавленных в земле большого частного сектора дорог, разминался в квадратном скверике возле нового своего микрорайона и домой на четвертый этаж взлетал к восьми. К завтраку. Мама в это время уже вела первый урок, а батя ждал Лёху, чтобы кашу гречневую с ливерными пирожками и густым грузинским чаем они уничтожали вместе.
– Ты вообще в курсе, что день рожденья у тебя завтра? Девятнадцатое же октября будет. – Николай Сергеевич дожевал пирожок и осторожно глотнул из граненого стакана только что вскипевший чай. – Праздновать будем вечером. Так что, ничего после семи не планируй. Шурик с Зиной приедут, Володя с Валей, тётя Панна с Виктором Федоровичем. Дядя Вася из деревни, дед твой Панька и баба Фрося. Горбачев дядя Саша обещал попозже подъехать. Там у них в милиции районная проверка идет. Сидят шесть человек, бумажки пересчитывают до восьми. Придурки.
Леха насторожился.
– А чего народа столько съезжается? Вроде не юбилей у меня. Девятнадцать лет. Не пацан, но и не мужик ещё. Чего с таким размахом праздновать?
– Ты ж студентом стал! – отец взял пухлый пирожок и откусил сразу половину. Потому говорить стал невнятно. Но Лёха расшифровал-таки. – Двойной, выходит, праздник. Девятнадцать лет плюс открывшаяся дорога в страну умных. Это надо пошибче отметить. Я даже знаю, кто что подарит. Сказать?
– Не, вы тут без меня точно приглупели все, – засмеялся Лёха. – Одни дары несут как ребёнку-малолетке. Другие хотят приятную неожиданность испортить. Чтоб я перед роднёй трепетал неестественной радостью от подарков, про которые давно всё знаю. Ты чего, батя, серьёзно?
