Эта табель о рангах имела исключения. Допускалось быть за одним столиком с молоденькой практиканткой или красивой коллегой женского полу, что могло навести на мысль о неких романтических отношениях, льстившую мужскому самолюбию прославленных журналистов или редакторов.
Анна тоже, сопротивляясь вначале, всё-таки приняла правила этой игры и всегда автоматически анализировала компанию людей, с которыми могла выпить кофе, не уронив в глазах окружения своего престижного положения красивой светской женщины, жены известного художника, знаменитой журналистки.
Для точного выбора оставалось не так много времени – ровно столько секунд, сколько их требовалось на путь от входной двери до столика. Нужно было ещё не ошибиться в полумраке цветных галогеновых светильников!
Синтия, кажется, была не слишком рада – всё своё внимание Трейч переключил на Анну, описывая теперь уже для неё все те многочисленные трудности, поджидавшие его новую книгу в типографии.
Секретарша из какой-то редакции прошла мимо, демонстрируя новые джинсы в обтяжку. У девушки были коротковаты ноги, она, по-видимому, это знала, надев сапоги на высоких каблуках.
– Ух ты! – покрутил ус Трейч, провожая девушку блеснувшим взглядом. – Это из вашей редакции?
– Что ЭТО? – подчёркнуто не поняла Анна.
– Красавица эта.
Анна полистала его книгу и наугад прочитала оттуда:
– «И что ещё оставалось делать ему? Лишь продолжать стынуть на этом ветру измен, согреваемому теплом своей запоздалой любви…»
– О! Как вы красиво это написали! – воскликнула Синтия.
– И как некрасиво он говорит о девушках!
– А как же Пушкин, – встал в позу известный журналист. – Прошла любовь, явилась муза, и прояснился тёмный ум, свободен, вновь ищу союза и так далее.
– Пушкин не называл женщин ЭТО, – парировала Анна. В этих кофейных спорах – она это точно знала – важен не смысл, а тон. Можно сказать любую глупость, но самоуверенно небрежным тоном.
– В книгах не называл, а в гусарском кругу и похуже у него с языка слетало, – так же небрежно отозвался Трейч.
На них уже начали оглядываться, кофе сегодня получался занятный, с живой дискуссией, что вызывало интерес у соседних столиков.
Оглянувшись на шум и увидев Анну, Елена Власова – редакторша приложения «Синема», подсела к ним.
– Ты уже читала журнал «Пипл»?
– А почему я должна его читать? – Анна не любила Власову за вкрадчивость манер.
– Как? Ты не знала, что там опубликовали рейтинг самых талантливых восточноевропейских художников? И про Олега тоже написали.
Анна сделала преувеличенно удивлённое лицо, а Трейч поспешил сказать:
– Я был на последнем вернисаже твоего мужа – это было что-то потрясающее.
Власова не осталась в стороне:
– Да, на творчестве её мужа уже сделали себе имя несколько европейских искусствоведов.
– В «Пипл» написано, что крупные европейские галереи стоят в очередь за его работами. И про тебя там тоже есть, – с заметной завистью сказала Елена Власова. – Все женщины в его работах похожи на его жену – Анну.
– Ну, дай, пожалуйста мне, я хочу прочитать сама, – сказала Анна, и Власова протянула ей разноцветный блестящий журнал.
– Прочти вслух! – попросил Трейч, и Анна с некоторой долей иронии прочитала:
– Культовый художник Олег Бревис.
«В его гардеробе царит брэнд Sisley – удобный, практичный исключительно из натуральных тканей. Обожает охотничий стиль без намёка на орнамент, хотя к самой охоте как истинный пацифист равнодушен. При выборе одежды доверяет собственному вкусу – предпочитает неделями мысленно подбирать гардероб, после чего решительно покупает всю коллекцию сразу. В мужских пристрастиях не оригинален – любит дорогой табак,
