Он говорил медленно, со вкусом смакуя каждое слово. Взгляд его бесцветных, навыкате, глаз блуждал по мне, как по обычной речной твари. Я слушал, и мне казалось, что я сплю:
– …ты утопленник, не человек, так что забудь тех, что наверху. Забудь всех, кого знал. И отца, и мать. Заместо них теперь Слизень будет. Люди нам не товарищи. Будешь к людям ходить – только хуже им и себе сделаешь… И людской закон над тобою не властен. Бойся лишь Слизня – он твой господин!
Архип неодобрительно посмотрел на меня:
– Чего в одежке ходишь?
Я не знал, что ответить. Человек я, вот и хожу. Архип словно мысли читал:
– Ты не человек боле. И одежка тебе ни к чему. Все одно сгниет под водой. Так что скидай.
Я покачал головой:
– Не, не буду.
Старик поджал губы:
– Эх, молодежь… Думаешь, тебя голым увидят, хе-хе! – Он засмеялся противным визгливым смехом. – Мы – мертвые, никто нас не увидит, пока сами не покажемся. А уж тогда…
Он вновь засмеялся, а я подумал: что я здесь делаю? Сижу на дне Обводного, слушаю какого-то мертвеца… Бред, бредятина, Кастанеда отдыхает! Сейчас открою глаза и проснусь. Незаметно для Архипа я ущипнул себя, но идиотский сон не проходил. Неужели я навсегда останусь утопленником, чтобы потом превратиться в такую вот тварь?
– …и сказать надо: вода-водица, родная сестрица, помоги, меня обряди! И посмотреть на любую одежку. Тогда человек тебя в одежде увидит, за своего примет.
Начало фразы я прослушал, но суть уловил. Это и вовсе маразм. Чтобы я поверил в какие-то заклинания? «Но ведь я мертвец, – в который уж раз подумал я, – но живу и чувствую. Сижу под водой, не дышу. И вижу таких вот уродов. Пора привыкать к чудесам».
– Запомнил? – спросил Архип.
– Вода-водица, родная сестрица, помоги, меня обряди, – без всякого выражения повторил я. Лабуда какая-то, бессмыслица. Неужели работает?
– Иди и испробуй! – неожиданно велел утопленник. – Только верить надобно в то, что говоришь! И на одежду какую-нибудь смотри.
Ну, как в это поверить?
Архип все увидел по моему лицу. Скривился. Затем прошептал наговор – и оказался в старинном кафтане, красной атласной рубахе и темных, заправленных в невысокие сапоги штанах. Передо мной на дне Обводного сидел человек времен крепостного права.
– Теперь веришь? Вот народ пошел: ни в Бога, ни в черта не веруют. Атеисты поганые. Увидел одежку? Теперь иди и испробуй сам!
– Сейчас?
– А чего тянуть? Только свою одежку сыми, а то ничего не выйдет. Как там у вас, современных, говорится: наложение образов… Сымай, сымай, я посторожу, – усмехнулся подводный дед и неожиданно возвысил голос: – Велели меня слушаться, так слушайся, не гневи Слизня!
Кто знает, на что способен этот дед? Еще укусит… Я подчинился и расстегнул ремень. Брюки и рубашка легли на дно. Трусы я предусмотрительно оставил.
– А это почто оставил? – Архип презрительно посмотрел на мои плавки. – Мертвые сраму не имут.
Возразить исторической фразе было нечем. Пришлось снять и трусы.
– Вылезай, подойди к прохожему и спроси что-нибудь.
– Что? – глупо спросил я. Происходящее напоминало дурацкий розыгрыш. Чтобы я на такое купился?
– Сколько ему жить осталось! – оглушительно захохотал старик. – Что хочешь! Но сначала слова произнеси!
Я послушно выбрался из воды. Набережная пустынна. А, вот, идет какая-то женщина. Я сосредоточенно произнес заклятье, сконцентрировавшись на платье в светлый горошек. Смотреть на одежду, как говорил Архип…
